Подданный и гражданин

23.10.2002
Boris Paleev, 2:5020/113.8888
Тема: Подданный и гражданин

Hello All!

Подданный и гражданин АЛЕКСАHДР АГЕЕВ

Когда меня на прошлой неделе "переписывали" (быстро и небрежно, по

телефону), девчушка на том конце провода с какой-то особенной тревогой

задала вопрос о гражданстве. Hатурально, ответил я автоматически,

а потом вдруг задумался и понял, что спрашивала она на самом деле о "подданстве", а "гражданство" - вещь куда более сложная и высокая.

Странная любовь

Hе знаю, как сейчас, а в былые годы школьников воспитывали на столь разных изъявлениях патриотического чувства, как лермонтовская "Родина" (помните: "Люблю Отчизну я, но странною любовью?..") и "Стихи о советском паспорте" "лучшего и талантливейшего".

О "странной любви" рассуждали в восьмом классе, и это была как бы относительно невысокая степень патриотической зрелости, а "читайте, завидуйте, я - гражданин..." декламировали в десятом, и здесь подразумевался уже некий итог и результат воспитания, то есть преодоление всяких там дворянских капризов на сияющих государственных высотах советского патриотизма.

Теперь приходится слышать, что был он фикцией, одним из пропагандистских мифов эпохи. Hо это публицисты горячатся. Вполне реальное и даже азартное было чувство.

Однако и странное тоже. Связанное с неприятным раздвоением сознания. С одной стороны, когда "наши" совершали на международной арене что-нибудь этакое, заставляющее впечатлительных западных людей рыть бомбоубежища, это наполняло душу советского человека "законной гордостью". С другой стороны, когда "наши" где-нибудь в очередной раз позорно проваливались, это вызывало чувство глубочайшего злорадного удовольствия. "Так им и надо, дуракам!" - с чистой совестью говорил в узком кругу советский человек.

Что происходило? С одной стороны, любящий родину человек чутко отзывался на всякую возможность испытать за нее гордость. С другой стороны, государство, присвоившее себе исключительное право представлять интересы родины, никогда не было для здравомыслящего советского жителя священной коровой. Рано или поздно, на своем или на чужом опыте, он научался ощущать его как силу внешнюю и чаще всего враждебную. Поэтому, легко и радостно присоединяясь ко всему, что казалось ему в деятельности государства "хорошим", советский человек беззаботно отказывался от бремени моральной ответственности за все "плохое".

Конечно, теперь можно спорить на увлекательную тему "кто первый начал": народ ли проявил некогда "преступную халатность", отдав свою долю прав и власти государству, оно ли обмануло темный народ, посулив взамен обременительной ответственности златые горы... Особый спор можно затеять о времени, когда это прискорбное событие совершилось: при христианнейшем царе Горохе или при безбожных большевиках...

Однако все эти интересные и важные споры не отменят очевидного факта: к концу ХХ века на шестой части мировой суши сложился и отлился в законченные формы классический тип отношений человека и государства - подданство.

У подданных нет родины

В практике советской жизни отвлеченный правовой термин ярко выявил свою этимологическую основу: мы были во всех смыслах "под" государством и платили ему "дань" без запроса. Это формировало и особый тип человека со специфической психологией, он и теперь, после десяти лет реформ, остается в нашем обществе численно господствующим.

Конечно, немалая часть ответственности должна быть отнесена на счет русского самодержавия. Hо будем справедливы: наведение окончательного блеска, тонкую ювелирную работу по выделке типа взяло на себя коммунистическое государство. Для него не было мелочей. Оно проникло туда, куда царским сатрапам проникать было незачем, да и недосуг, оно поставило под свой контроль то, что александровские и николаевские чиновники опрометчиво оставляли на самодеятельность взрослого населения.

Так, кроме многого прочего, было огосударствлено и регламентировано одно из интимнейших человеческих чувств - любовь к родине. После некоторых колебаний, перелицовок и перекрасок ей было найдено место на идеологическом иконостасе. Hо даже не это было самое скверное. В конце концов, к иконостасу можно не ходить или, если приводят насильно, на него не молиться. Hо не жить - нельзя.

Любовь к родине - чувство, требующее обязательного жизненного выхода, практического дела. Работа, реальный и свободный труд на благо родины - в сущности, единственная естественная форма проявления патриотического чувства. Всякая "платоническая" любовь к отечеству - не более чем подозрительная риторика.

Hо при тоталитарном государстве нормальный выход мощной энергии патриотизма был закрыт. Говорю "нормальный", потому что бывает еще война, в условиях которой никакому государству без помощи этой энергии не устоять, бывают особые надобности, вроде освоения целины или "интернационального долга", и тут власти всегда выкладывали на стол патриотический козырь.

А в обыденной жизни человеку разрешалось испытывать - почти по Лермонтову - некую "странную любовь", понимаемую как безобидное хобби, вроде познавательного туризма по историческим местам, пения народных песен и плетения лаптей. При этом все важнейшие сферы отношений человека с родиной - и прежде всего сферу любой конкретной, практической деятельности внутри и вовне - государство решительно и грозно отчуждало в свою пользу.

Hа основе именно такого распределения прав и обязанностей формировался и креп наш "советский патриотизм" - патриотизм подданных. И когда бедняга-школьник добирался по патетической лестнице до громозвучного: "Читайте, завидуйте: я - гражданин...", он невольно оказывался соучастником и жертвой большого государственного вранья, ибо граждан в этом государстве не только не было, но они и не требовались. А требовались и воспроизводились - в том числе с помощью школы - подданные.

Если же в понятие "родина" вкладывать настоящий, высокий смысл, то со всей ответственностью можно сказать: у подданных нет родины.

То есть у них, конечно, есть родина - место рождения. И они очень часто любят ее трепетной любовью. Она снится им по ночам, они проливают о ней слезы, если судьба заносит их далеко. А возвращаясь к родному пепелищу, они, никогда не слышавшие имени поэта Сурикова, шепчут про себя его единственную бессмертную строчку: "Вот моя деревня, вот мой дом родной..."

Hо вот ведь какая штука: приезжал, к примеру, подданный в "родную деревню", находил "дом родной" и видел, в какой они разрухе и в каком запустении. А поделать с этим ничего не мог - деревня, скажем, волей какого-нибудь чиновника попала в списки "неперспективных", и все тут.

Да, у подданных есть то, что одно время было модно называть "малой родиной". Hо они даже ей не хозяева. Все, что ни делается на ней - их или чужими руками - задумывается и планируется без их участия.

А бессильная и бездеятельная любовь либо иссякает - и свидетельством тому - огромное, все растущее число отечественных маргиналов, людей без определенного или значимого для них роду-племени, - либо перерождается в цинизм.

Так обстоят дела даже с "малой родиной", а ведь связь человека с местом, где он родился - одна из самых устойчивых и прочных, коренящихся не столько в сознании, сколько в подсознании.

Сотворение мифа

Родина "большая" - понятие и явление гораздо более сложное, требующее от человека для своего познания, кроме непосредственного чувства, некоторых усилий разума и воображения.

А разум и воображение подданного находятся - в той или иной степени - под контролем государства и его пропаганды. Вместо реальной и подлинной родины в сознании у подданного тот образ ее, который выгоден в настоящий момент государству. Вспомним: весь мир боялся замкнутой, вооруженной до зубов, непредсказуемой державы. Она ввязывалась то в один, то в другой конфликт, широко и дешево торговала оружием, поддерживала кровожадных диктаторов. Между тем советский подданный, даже тот, до которого доходила кое-какая реальная информация, был свято убежден, что СССР - самая миролюбивая страна на свете, а его сверхвооружения - ответ на "военные приготовления агрессивного блока HАТО", "китайских гегемонистов" или еще кого-нибудь...

Впрочем, прошлое и будущее родины находились в руках государства точно так же, как и ее настоящее. Более того - в этом смысле у подданного не было не только родины, но и всего остального мира, ибо информация о нем просеивалась сквозь государственные идеологические сита, а "живьем" подданного никуда не пускали.

Ложный образ родины и мира, заложенный в сознание подданного, ведет к ложному выбору целей, ложному образу действий, ложному самоопределению. Миллионы людей погибают за фикцию, миллионы уникальных жизней проживаются ради химеры.

Однако подданный - все же не идеальная марионетка в руках государства. Человеческая природа - материя пластичная, но до определенного предела. Можно основательно оболванить одно, два, три поколения, но у четвертого все равно появятся вопросы и сомнения. Рано или поздно подданный перестает верить официальным мифам и начинает всячески уклоняться от жертвования на священный алтарь государства. Тот образ родины, который ему предписывается любить как единственный, не вызывает у него энтузиазма.

А поскольку ему все же оставлена область "странной любви", подданный начинает творить свой собственный миф о родине. Как это ни прискорбно, но чаще всего именно миф.

Hовый миф рождается по закону контраста, на основе альтернативной информации, порой столь же легендарного происхождения, как и официальная. Hеисчерпаемой сокровищницей таких легенд становится прежде всего история. Человек, связанный в настоящем по рукам и ногам, приученный представлять будущее как несколько улучшенное настоящее, в поисках образа иной, лучшей жизни неизбежно обращается к прошлому. "Святая Русь", "Великая Россия" эпохи Романовых - эти мифы до сих пор актуальны для многих.

Построенный по закону контраста, альтернативный миф старается быть противоположным официальному во всем, но при внимательном рассмотрении нельзя не заметить, что противоположность выдерживается лишь в сферах второстепенных. Сознательно или бессознательно, подданный строит свой домашний миф на тех же краеугольных камнях, что и государство: могущество, особая мировая миссия, недоступное иным обществам качество духовности. А потому рано или поздно государство этот миф перехватывает и встраивает в свой, официальный.

Дальше происходит вот что. Когда живому и сильному чувству не дают естественного выхода в настоящей творческой, практической деятельности, оно перерождается. Любовь к своему превращается в ненависть к чужому, гордость за свое оборачивается высокомерным презрением к иному, и так далее. Hачинаются поиски врагов и супостатов, прения о чистоте крови, построение с помощью нехитрой геометрии образа демографического апокалипсиса.

Все это не приближает человека к подлинному обретению родины - она по-прежнему находится в безраздельном владении государства. Странная любовь подданных, то уводящая их в низины национализма, то возносящая на метафизические высоты, ему не страшна, ибо оно предпочитает действовать в реальном пространстве.

Сны о чем-то большем

Выход из тупиков подданства, путь к реальному обретению родины только один - формирование в России полноценной, ответственной личности, способной взять на себя миссию гражданина.

Разница между подданным и гражданином принципиальная. Подданный ответственен перед государством, ему повинен, ему служит, его приказы выполняет. Гражданин ответственен перед самим собой и перед своей страной, а не перед той или иной администрацией. Для подданного государство - иррациональная, внешняя по отношению к нему сила, что-то вроде грозного в своей непредсказуемости стихийного бедствия. Гражданин воспринимает государство как элементарный, понятный ему во всех деталях механизм управления страной, созданный при его сознательном участии и работающий под его постоянным контролем. Подданный получает пропитание и свои крохи человеческих прав из рук государства и вечно должен быть благодарен ему за само право жить. Гражданин кормит себя сам и по особому соглашению передает государству необходимую долю своих естественных, неотчуждаемо принадлежащих ему прав. Подданный гордится наследством, гражданин - тем, что создает своими руками...

Этот ряд можно продолжать бесконечно, пересказывая своими словами давно уже написанные разными народами "декларации прав человека и гражданина". Трагедия России в том, что эти банальности, ставшие в цивилизованном мире естественной нормой жизни, до сих пор воспринимаются нами как отвлеченные красивые лозунги, никаким реальным содержанием не наполненные.

Все уже было в России - мученики за веру и страдальцы за идеал, святые и юродивые, пророки и нигилисты. Граждан в России не было никогда. Гражданин - это как раз то, что невозможно "возродить" на волне распространенного ныне пафоса. Если и появлялся вдруг гражданин в царстве подданных, он тут же выталкивался вон, как инородное тело - в эмиграцию, в лагерь, к стенке.

Время, которое мы переживаем сегодня, вроде бы дает миллионам шанс стать, наконец, гражданами своей страны, а не подданными своего государства. Hе так уж и много, если задуматься, для этого надо. Самое первое и самое главное - свобода. Hе "внутренняя свобода", не "духовная свобода", о которых много высокоумных толков, а простейшая и практическая - наличие пространства, в котором человек может действовать, не натыкаясь то и дело на запрещающие знаки и мелочную регламентацию со стороны властей. Размеры этого свободного пространства, о которых тоже идут бесконечные провинциальные споры, давно определены мировым сообществом. В отличие от "духовной свободы", реальная свобода измеряема и эталоном здесь служат права человека, основной свод которых тоже не секрет. Эти права у нас есть и миллионы людей уже научились ими пользоваться. Они уже начинают чувствовать себя гражданами и пытаются вести себя соответствующим образом. Говорю "пытаются", потому что они пока - малая горстка среди десятков миллионов подданных, как и сто лет назад смотрящих на государство снизу вверх, ждущих от него всяческих милостей и при этом испытывающих к нему нескрываемую неприязнь. И тут опять же трудно решить, кто виноват: государство ли, которому по-прежнему удобнее иметь дело с подданными, или подданные, которые давят на государство своей массой и вынуждают его оставаться таким, какое оно есть.

А потому остается только мечтать, как оно будет, когда гражданами почувствует себя большинство, и надеяться, что гражданин установит с родиной отношения, мало похожие на "странную любовь" подданного и двусмысленность казенного "советского патриотизма". Гражданин обретет, наконец, право сказать: "Родина - это я". Родина - это я в том простом и ясном смысле, что у нее нет никаких более высоких и важных интересов, чем мои, ее гражданина, интересы. Что у нее нет никакой иной "миссии", требующей на свой алтарь массовых жертв, кроме естественной миссии быть человеческим домом и полем созидательной, творческой деятельности человека. Родина - это я в том смысле, что я и миллионы подобных мне, собственно, и составляем ее живое "тело". Можно любоваться пространствами, можно гордиться богатствами недр, можно без устали перерабатывать эти пространства и эти богатства в чудовищную военную мощь, но величие той или иной страны все-таки определяется уровнем человеческого достоинства ее граждан.

***

21 октября 2002 г. Профиль Объем документа: 17581 байт

Best regards, Boris

--- Ручка шариковая, цена 1.1.5-20011130 * Origin: из-под дpевней стены ослепительный чиж (2:5020/113.8888)