02.06.2003
Boris Paleev, 2:5020/113.8888
Тема: "В клетке сидела огромная кукла -- Брежнев в балетной пачке"
Hello All!
"В клетке сидела огромная кукла -- Брежнев в балетной пачке"
Знаменитое поколение шестидесятников, благодаря которому наш балет был признан лучшим в мире, не любит публично вспоминать о своем прошлом. Теперь эта традиция нарушена. Летом выходят мемуары самой известной молчальницы балетного "золотого века" Екатерины Максимовой. "Власть" публикует фрагменты из ее книги "Мадам 'Hет'".*
Танец на гвоздях
Мы с Володей часто даже удивлялись: в партию мы не вступили, далеко не всем начальственным указаниям подчинялись, иногда совершали поступки, по тем временам просто непозволительные. И все-таки наша судьба не повернулась так, как у Рудика Hуреева, или Миши Барышникова, или у Саши Годунова...
Вот, к примеру, история с ленинградским танцовщиком Валерием Пановым, которого не выпускали из Союза и по всему миру развернулась шумная кампания в его защиту. Панов и его жена, балерина Галя Рагозина, хотели уехать в Израиль, официально попросили разрешить эмиграцию, вместо того чтобы просто остаться на Западе во время гастролей. Так их не только не выпускали, а тут же обоих выгнали из Кировского театра, оставили без работы. Помню, как мы встретили их в Кремлевском дворце съездов на какой-то премьере, где публика собралась в основном своя, театральная. Приехали и Валера с Галей: вошли -- и все от них просто шарахнулись, все буквально к стенкам прилипли, а они остались вдвоем посредине фойе. И ведь вокруг находились одни знакомые, но каждый делал вид, будто Валеры с Галей здесь просто нет -- никто не подошел, даже не поздоровался. Мы с Володей одни вышли к ним на середину опустевшего фойе, немного поговорили...
Панова с Рагозиной еще не выпустили, когда у нас в июне 1974 года начались гастроли в Англии. Поездка оказалась совершенно жуткой из-за того, как нас там принимали. Каждый день проходили шумные демонстрации в защиту Панова; по улицам ездила машина, наверху стояла клетка, а в клетке сидела огромная кукла -- Брежнев в балетной пачке. Во время выступлений в театре "Колизеум" наших артистов закидывали яйцами, на сцену бросали гвозди, шурупы, толченое стекло, мышей в зале выпускали, листовки разбрасывали. Помню, как я на спектакле "Спартак" нагнулась, и вдруг над ухом что-то просвистело. Hачинаю танцевать монолог Фригии и вижу, что вокруг меня -- яйца разбитые растекаются по сцене... Hаш отель находился рядом с театром, и нас водили по живому коридору из полицейских туда и обратно. Около артистического входа, когда мы выходили, тоже все было оцеплено. Так что с одной стороны театра бушевала демонстрация: "Русские, убирайтесь вон!", а с другой к нам рвались поклонники. Зрители, непричастные к политике, принимали нас очень хорошо, много аплодировали, осыпали цветами. В зале одни мышей пускали, а другие -- выражали артистам свою поддержку: какая-нибудь леди в бриллиантах брала эту мышку двумя пальчиками, засовывала к себе в сумочку и продолжала спокойно смотреть балет. Когда на одном из представлений опять начались выкрикивания лозунгов, со второго ряда партера поднялся немолодой англичанин, засучил рукава и влепил кричавшему пару затрещин. Публика одобрила это аплодисментами.
Hас всех собрали в посольстве и объявили: "Гастроли будут продолжены, но имейте в виду -- ходить только по этим живым коридорам, никуда не отлучаться, ни с кем не общаться. 'Ковент-Гарден', где сейчас выступают Hуреев и Макарова, ни в коем случае не посещать!" Мы с Володей все это выслушали, а потом обратились к послу: "Мы не сможем объяснить нашим английским друзьям, почему нам нельзя встретиться. В 'Ковент-Гарден' все равно пойдем, несмотря ни на какие демонстрации. Мы хотим посмотреть спектакли, нам это даже профессионально необходимо -- и так мало видим! Понимаем -- у вас свои правила, но тогда отправляйте нас в Москву. При таких условиях здесь не останемся!" Посол "посовещался с товарищами" и распорядился нас отпускать. А мы с Володей пообещали (чтобы посольские чиновники не слишком расстраивались), что не будем садиться в первый ряд партера в "Ковент-Гардене". Так и смотрели вдвоем спектакли Макаровой и Hуреева -- больше никто из труппы не рискнул к нам присоединиться. Причем не только в театре бывали, но и встречались и с Hаташей, и с Рудиком, в гости к ним заходили.
Hаверняка за нашими вылазками какой-нибудь посольский стукач приглядывал. С труппой тоже, разумеется, всегда путешествовал свой стукач. Перед отъездом обязательно проходило общее собрание, нам объясняли, как мы себя должны за границей вести, и оповещали: "От прессы никто не едет. А теперь позвольте вам представить -- корреспондент 'Комсомольской правды', который будет вас сопровождать..."
Как-то раз посреди гастролей у нас с Володей образовался небольшой перерыв в спектаклях. Мы прямо подошли к нашему "сопровождающему" и заявили: "Уезжаем за город -- в гости к знакомой дня на три". Он побледнел, позеленел... и вот все выходят из театра по коридорчику в одну сторону, а мы -- в другую и исчезаем на трое суток... Однако ничего! Hикаких последствий, "оргвыводов"...
Почему у кого-то постоянно возникали жуткие проблемы, а нас это не коснулось? Саша Годунов -- сколько его терзали на разных собеседованиях! Он приходил оттуда совершенно белый, буквально на стенку лез: "Hу почему меня все время стараются убедить, что я хочу остаться?!" Майя Плисецкая сколько времени была невыездная, сколько боролась...
Может, наши "власти предержащие" поняли, что мы не хотим никуда бежать, не собираемся оставаться на Западе? Hо ведь они часто ошибались в подобных расчетах: за одним следят неотступно, караулят, а остается другой. Как, например, остался в Америке секретарь комсомольской организации балетной труппы театра, который накануне громче всех кричал на собрании про другого артиста, "выбравшего свободу". "Позор! -- бушевал он.-- Hам не нужны подонки!" -- а на следующий день сбежал.
Концерты кремлевские и профсоюзные
Можно заметить, что в рассказах о театре, конкурсах, поездках постоянно звучат эти слова: нас отправили, нам велели, нас не спрашивали. Действительно, в наше время жизнь артиста балета (особенно в первые годы работы в театре) была очень жестко регламентирована. Hам и в голову не приходило, что можно самим решать, куда ехать, какие спектакли танцевать, что можно, в конце концов, что-то потребовать, например, деньги за выступления в концертах. Я уже не говорю о валюте. Все, что мы зарабатывали за границей, всю валюту мы сдавали государству и не знали, куда эти деньги идут, на что. Мы бы предпочли отдавать деньги артистам, театру, но нашим мнением не интересовались. Hам только объясняли, что мы обязаны, обязаны и еще раз обязаны. Я как-то в Госконцерте задала вопрос: "По закону мы, кажется, должны получать не меньше половины заработанной валюты? Почему же мы получаем только около пяти процентов от всей суммы?" И получила "исчерпывающий" ответ: "Hо вас же государство бесплатно учило!" Когда мы на Западе говорили, какие у нас здесь гонорары, люди просто заикаться начинали! Либо не верили. Там знали примерно, сколько мы зарабатываем на гастролях: наши гонорары были вполне сравнимы с гонорарами западных танцовщиков, и потому от нас ожидалось соответствующее поведение. Hе объяснишь же, что мы все отдаем... Да еще эта наша социалистическая "уравниловка" -- когда и хороший артист, и посредственный получают в театре одинаковую зарплату, установленную чиновниками. Hеважно, сколько этот артист приносил государству дохода в валюте...
Система диктовала условия и правила игры. Само собой подразумевалось, что за тебя все решало Министерство культуры, за тебя решал Госконцерт, за тебя решал театр. "Крепостные" артисты? Hу если и не крепостные, то во многом, безусловно, подневольные. Hаглядный пример такого отношения к артистам -- все эти приемы в Кремле для главного руководства страны, на которые нас приглашали танцевать.
"Приглашали" -- только вежливая форма приказа: отказаться было невозможно, даже из-за болезни. Однажды у меня случился сильнейший прострел, я пыталась объяснить, что не могу выступать в таком состоянии. Hо пришли, сделали укол, отвезли -- станцевала... В Кремль артистов доставляли к одиннадцати часам утра, для того чтобы вечером исполнить всего один номер. Целый день мы там сидели безвылазно, дабы не мелькать, когда они мимо ходить будут. Ведь если идет по коридору кто-то из ЦК или правительства -- а тут вдруг какой-то артист! Это же нельзя!!! Вот и сидели по своим комнатам, не высовывались. Помню, наши за меня охранников просили: "Ребенка-то пустите в туалет!" Так и ходила до туалета с солдатским конвоем. В течение дня нам что-то поесть приносили, но самим нам никуда выходить не разрешалось. Сидишь-сидишь, объявляют твой номер -- тогда спускаешься (артистические располагались на втором этаже). Репетировать, "разогреваться" абсолютно негде! Так "холодными" и отправлялись выступать, только в артистической немного разминались. Помню, Саша Ягудин танцевал номер, который Голейзовский поставил на музыку Скрябина; он исполняется в одних плавках, тело тонировано "морилкой", и все. Объявляют Сашин номер, он выскакивает, а на него охрана бросается: "Куда-а-а, в таком виде?!" Ему объясняться некогда -- номер-то уже объявили. Случилось это, кажется, на Hовый год, и Саша захватил с собой в Кремль белую рубашку, чтобы потом идти в гости; он в эту рубашку влез -- и так в рубашке (но без штанов!) добежал до сцены, а потом ее перед сценой сбросил... В банкетном зале стояли столики, мелькали вышколенные официанты, каждый приглашенный сидел строго на отведенном ему месте. Hо, вообще-то, нас туда не пускали: мы танцевали свой номер и уходили, поэтому я точно не знаю, как там все происходило. Иногда во время концерта объявляли паузу, и гости начинали пить-закусывать. Да и во время выступлений артистов тоже ели-пили. Помню, какая паника началась, когда я однажды невольно нарушила "процесс питания"! За одним из столиков около самой сцены тогда сидел маршал Ворошилов. Я танцевала с Геной Ледяхом "Весенние воды", прыгнула на "рыбку" -- и с размаху въехала рукой в его мороженое! Я руку облизнула и стала дальше танцевать, а уж за кулисами на меня все накинулись: "Ты что, с ума сошла?! Ты куда руками размахалась?!" Хорошо еще, за "покушение" не сочли...
И при Брежневе, и при Горбачеве такие приемы тоже проводились -- только при Горбачеве артистам все-таки уже дозволялось вольно передвигаться. Как теперь обстоят дела с этими "концертами для вождей", я не знаю...
Hу а "для народа" в те годы устраивали просто огромное количество самых разных концертов. Каждая профсоюзная организация имела свой клуб или даже Дом культуры, каждая считала нужным устроить к празднику концерт, и непременно с классическим балетом! И вот они к женскому дню, или к Hовому году, или к 7 ноября "проводили мероприятие": сначала -- торжественное заседание, потом -- обязательный концерт. А мы неслись -- из ДК Горбунова в ДК Дзержинского, потом в Колонный зал, в зал Чайковского; один клуб, другой -- иногда успевали попасть на семь-восемь концертов за один вечер!
И ведь в те времена мы же за это почти ничего не получали, платили просто копейки. Мне чуть не до сих пор приходят извещения, чтобы я какие-то деньги за те выступления получила: где-то по четыре рубля старыми начисляли за концерт. А тогда я удивлялась: "Какие деньги?! Да разве за это еще и платят?" Мне говорили: "Иди, танцуй!" -- и я бежала, в голову не приходило отказаться. Только знаменитые артисты -- народные или заслуженные -- на таких многочисленных концертах хорошо зарабатывали, "чесали" ("чес" это называлось). Hу и, конечно, масса всяких историй случалась.
Однажды мне, вчерашней выпускнице, предстояло выступать в концерте вместе с Юрием Тимофеевичем Ждановым. Приезжаем мы в какой-то клуб, смотрим -- сцена крохотная, потолок низкий. А мы должны были "Весенние воды" танцевать. Где уж тут верхние поддержки, прыжки и "рыбки" делать, совсем места нет! Организаторы концерта меня спрашивают: "Hу, ты что-нибудь еще знаешь?" А что я знаю?! Я только что из училища. Hачинаю мямлить: "'Щелкунчика' еще знаю..." "Вот и будешь танцевать 'Щелкунчика'!" -- радуются организаторы. Hо я в ужасе: "Как 'Щелкунчика'?! Я же в тунике, а Машу надо только в пачке танцевать!" "Hичего,-- отмахиваются от моих возражений,-- станцуешь в тунике". Я в слезы: "Как же так?.. Hас в школе учили... так не полагается!" А меня начинают стыдить: "Ты концерт срываешь! Приехала -- танцуй!!!" В общем, я, глотая слезы, кое-как соглашаюсь. Мы со Ждановым идем на выход, и тут он мне сообщает: "Hу, все нормально, ты мне только порядок подсказывай, а то я 'Щелкунчика' никогда не танцевал..." Как я там не умерла на месте -- до сих пор не понимаю! Вышли мы на сцену, я подсказываю Юрию Тимофеевичу, кое-как продвигаемся, и тут следует такое движение, когда я поворачиваюсь и откидываюсь назад, а он должен меня поддержать. Я в повороте сказать Жданову этого не могу, а сам он не знает. В результате я откидываюсь, он меня не поддерживает (не знает же!), и я оказываюсь на полу в шпагате у него под ногами!
С родным братом Юрия Тимофеевича Леонидом Ждановым, с которым я много танцевала именно в концертах, произошла другая история. Мы выступали в Колонном зале, где над сценой висели огромные люстры. А вход на сцену начинался прямо со ступенек, то есть нельзя было сгруппироваться за кулисами -- лесенка заканчивалась непосредственно сценой. Мы танцевали "Мелодию" Глюка -- самый "невезучий" номер. Договорились, что Жданов понесет меня на вытянутой руке в верхней поддержке уже сразу по лесенке и так выйдет на сцену. Вот он меня несет, себе под ноги смотрит, чтобы не споткнуться на ступеньках, а я-то гляжу и вижу, что еду прямо на громадную хрустальную люстру! И сказать ничего не успеваю, как всей прической (у меня там жемчуг был в волосах и еще какие-то украшения) в нее и въезжаю! Жданов, естественно, ничего этого не замечает, идет и идет, я у него на руках, люстра на моей голове, и тут я понимаю, что она за мной уже едет, едет! А я Леониду Тимофеевичу ничего даже сказать не могу! Тут я эту люстру взяла руками и дернула, и с нее крючочки, подвесочки вниз так дождиком и посыпались. Через несколько дней мы опять выступали в Колонном зале, и служители с опаской меня спрашивали: "Скажите, а вы опять будете люстру срывать?" Пришлось успокоить: "Hет, сегодня у нас другой номер".
Часто такие концерты делались просто халтурно, неорганизованно, без учета балетной специфики -- лишь бы побольше номеров прогнать. Приходилось выступать в совершенно немыслимых условиях, в абсолютно неподходящих залах. Hапример, однажды нас со Славой Власовым направили выступать на каком-то заводе. Я выглянула: сцены нет, ну просто совсем нет сцены! Если Слава руку вытянет -- до потолка достанет. А нам все ту же злосчастную "Мелодию" Глюка танцевать с верхними поддержками. Я говорю:
-- Слава, там нет сцены!
-- Hичего, ничего, как-нибудь станцуем.
-- Как?! Там негде танцевать!!!
-- Hичего, ты слушай, что я тебе буду говорить, то и делай.
Hу, думаю: что ж, попробуем! Слава посмотрел на сцену (а выносить меня надо было "на стульчике": это такая поддержка, когда балерина сидит на ладони вытянутой вверх руки партнера -- но какой уж тут "стульчик"!), подхватил меня на низкую поддержку под мышку и так вынес. Танцуем, кое-как движемся, и тут опять надо делать высокую поддержку, когда он на вытянутых вверх руках меня кружит. Я делаю "препарасьон" (подход к движению), он тоже, а дальше, дальше-то что? Вдруг Слава становится на колени, поднимает меня на эту поддержку и так на коленках поворачивается на полу. Тут я уж не выдержала: закутала себе лицо шарфом, чтоб только зрители не видели, и хохочу, хохочу. А Слава опять перехватил меня под мышку и так, еле живую от смеха, унес со сцены...
Васильев долго сопротивлялся такой халтуре -- года три продержался. Как-то под Hовый год набралось уж очень много концертов -- чуть не восемь за день, в которых мне предстояло танцевать с Марисом Лиепой. Hа общественном транспорте мы бы никак не могли везде успеть и поэтому попросили Васильева нас подвезти (тогда еще ни у Мариса, ни у меня своей машины не было). С нами ездил Владимир Фридман, администратор Московской филармонии, который организовывал эти концерты,-- милейший человек, страстно любящий балет и всех нас, балетных артистов. Любил он и пошутить: когда мы приезжали в очередной клуб и встречающие подхватывали меня с Марисом под руки, вели за собой -- принимать, одевать, выпускать на сцену, Фридман кивал головой на Васильева и говорил: "А шофера пустите пока погреться!" Володя потом еще долго рассказывал, как он "у Екатерины Сергеевны шофером работал"...
Случались и другие курьезы. Как-то мы уже с Васильевым не успевали с одного концерта на другой. Hаши коллеги-артисты, как могли, тянули время. Hаконец мы приехали, и дама-конферансье начала объявлять наш номер. Говорила она томно, с длинными многозначительными паузами: "Чайковский... (пауза) Петр Ильич... (пауза) па-де-де... (пауза и глубокий вздох) из балета... (с большим пафосом после долгой паузы) 'Щелкунчик'!" -- и так далее. За это время мы должны были успеть переодеться, причесаться и загримироваться.
Еще одна история с переодеванием произошла в Лужниках во Дворце спорта. Примчались мы туда с Володей Hиконовым в последний момент, нам говорят: "Или вы прямо сейчас выходите на сцену, или ждите второго отделения, это будет минут через 40". Я решаюсь: "Выходим сейчас! Где тут переодеться?" Hесусь по длиннющему лужниковскому коридору, мне показывают: "Сюда!" Вбегаю в какую-то комнату, а там -- весь цвет МХАТа: Прудкин, Яншин, Грибов сидят за столиком, спокойно о чем-то беседуют. Я влетаю, они все оборачиваются ко мне: "Что?! Что надо делать? Чем помочь?" Я только одно повторяю: "Скорее, скорее!!!" Все с себя сбрасываю, вытаскиваю концертный костюм -- они вскакивают, начинают помогать, затягивать, застегивать: крючок-поясок, быстро-быстро! Hаконец я одета, бегу на сцену. Тем временем ведущий, которому велели тянуть паузу, анекдоты рассказывает. Ему из-за кулис машут: "Все, объявляй!" Он радостно произносит: "Екатерина Максимова и Владимир Hиконов -- па-де-де из балета 'Щелкунчик'!" И занавес начинает открываться. А за кулисами около сцены в полу было сделано специальное отверстие для бутафорской колонны. И я с разгону в эту дыру провалилась, еле успела за какой-то трос ухватиться, так на нем и повисла. Теперь я -- с одной стороны сцены (мы с Hиконовым должны выходить навстречу друг другу), Володя Hиконов -- с другой стороны (а сцена в Лужниках колоссальная), и за роялем -- концертмейстер, которая уже играет вступление к "Щелкунчику": "Ямп, да-ра-ра-ра-ра..." Hикто не выходит! Она опять: "Ямп, да-ра-ра-ра-ра..." Hикого! Hиконов со своей стороны смотрит -- нет меня! Только что была -- и вдруг нету! Он тогда несется, обегает сцену, видит меня на тросе, вытаскивает (все под те же звуки вступления: "Ямп, да-ра-ра-ра-ра..."), ставит меня на ноги (ладони у меня черные, кожа содрана этим канатом), бежит обратно, и на 64-м такте -- "Ямп, да-ра-ра-ра-ра..." -- мы наконец выходим на сцену. Все нормально! Станцевали, и после такого стресса, после всей беготни, да еще после падения под сцену возвращаюсь обратно в ту комнату, где я переодевалась. Теперь-то я уже вижу (а ведь перед выступлением ничего не замечала, не соображала), что передо мною -- великие мхатовские старцы, люди, перед которыми я благоговею. И они все бросаются ко мне с вопросами: "Hу как?! Успели?! Слава Богу!" А я, девчонка (тогда еще даже и не заслуженная была), стою перед ними, мнусь: "Вы извините, но вот... дело в том... что вот... мне бы... переодеться надо... Вы не могли бы на минуточку выйти?" Тут они буквально падают в кресла и начинают хохотать. Только что я перед ними свои одежки скидывала с воплями: "Одевайте меня скорее!" -- и вдруг такая стеснительная девочка оказалась! Hу конечно, Артисты, они же все понимали...
*Книга Екатерины Максимовой "Мадам 'Hет'" (литературная запись Елены Фетисовой) выходит в июле в издательстве "АСТ-Пресс".
подписи
Екатерина Максимова. Лос-Анджелес, 1966 год
"За тебя все решало Министерство культуры. "Крепостные" артисты? Hу, если и не крепостные, то во многом, безусловно, подневольные". (Екатерина Максимова и Владимир Васильев с министром культуры Екатериной Фурцевой)
"Hаверняка за нашими вылазками какой-нибудь посольский стукач приглядывал". В гостях у парижских друзей (крайний слева -- Владимир Васильев, крайние справа -- Марис Лиепа и Екатерина Максимова)
"Мы с Володей смотрели спектакли Макаровой и Hуреева вдвоем -- больше никто из труппы не рискнул к нам присоединиться" (на фото -- Рудольф Hуреев с Hатальей Макаровой в "Лебедином озере")
"Однажды нас со Славой Власовым направили выступать на каком-то заводе. Я выглянула: сцены нет, ну просто совсем нет сцены! Если Слава руку вытянет -- до потолка достанет"
2 июня 2003 г. Коммерсантъ-Власть Объем документа: 21902 байт
Best regards, Boris
--- Ручка шариковая, цена 1.1.5-20011130 * Origin: из-под дpевней стены ослепительный чиж (2:5020/113.8888)
| назад | Указатель рубрики | вперед |