Манхэттенский проект - 2 (5/6)

16.05.2002
Boris Paleev, 2:5020/113
Тема: Манхэттенский проект - 2 (5/6)

Hello All!

Общие замечания о роли японской версии

Основные наблюдения структурного характера остаются в силе независимо от того, принята японская версия или нет. Однако японская версия позволяет понять их смысл - раскрывает семантику структуры. Кроме того, мы видели, что из японской версии вытекает и ряд новых структурных следствий, которые не только полностью укладываются в предварительные выводы о свойствах терактов и их автора, но и дополнительно эти выводы усиливают.

Конечно, вероятностность японской версии, несмотря на все это, сохраняется. Hо вероятность, на наш взгляд, достаточно высока. Прежде всего потому, что японская версия позволяет объяснить ряд фактов, до сих пор не объясненных (например, почему террористы "пожалели" Буша или почему отправители сибирской язвы ограничились минимальным числом жертв). Главное же - только в рамках японской версии, как нам представляется, все известные факты (включая конверты с сибирской язвой) укладываются в единую, цельную и стройную систему. Кроме того, японская версия естественным образом объясняет не только "художественность" терактов как таковую, но и ее конкретный тип (например, свойство "миниатюризации"); в рамках японской версии объясняется и единство "стиля", с удивительным постоянством выдержанное на всем протяжении террористической кампании. Таким образом, и сам "сюжет" терактов и способ его реализации получают в рамках японской версии единое непротиворечивое истолкование.

"Художественная система" Х-а (маньяк и его "текст")

До сих пор (как в "общей", так и в "японской" части работы) речь шла об отдельных "художественных" свойствах (признаках) терактов. В этом же разделе мы проанализируем "художественную систему" Х-а в целом. Как мы увидим, она оказывается - несмотря на искусность Х-а в деталях - внутренне противоречивой и ущербной. Кроме того, мы ответим на вопрос, какое место в этой системе занимает сам Х.

Автор - текст - аудитория

Почему Х, завершив свою чудовищную акцию, не объяснил американцам ее суть? Иными словами, почему Х задним числом не сообщил Америке, за что он ее так сурово наказал? (Ведь это легко можно было сделать через СМИ, не выдавая себя лично.) В общей форме можно сказать, что паника, страх и ужас вследствие терактов всегда намного больше в условиях анонимности "автора" и неясности его целей, неясности смысла происходящего. Когда террорист после теракта публично объясняет, почему и зачем он совершил это преступление, атмосфера иррационального ужаса закономерно рассеивается (хотя страх повторных терактов, конечно, остается или даже усиливается).

К этим общим соображениям можно добавить, в рамках японской версии, и нечто специфическое. Атмосфера ужаса из-за необычности и непонятности происходящего воспроизводит соответствующий эффект после атомных бомбардировок японских городов и, таким образом, входит как одна из важных составляющих в месть Х-а. Поэтому Х не открыл и по доброй воле не откроет смысл терактов: такое объяснение поставило бы под сомнение полноту их успеха и смазало бы всю "картину". Кроме того, здесь действуют и чисто эстетические критерии: автору "выдающегося художественного произведения" не пристало объяснять его смысл своими словами.

Hо и адекватное понимание "аудиторией" смысла происходящего без специальных объяснений также не входило в планы Х-а (единственное, что должны были бы, по замыслу Х-а, понять американцы - это смысл издевательской угрозы с белым порошком; поскольку, однако, разрушить Белый дом Х-у не удалось, этот аспект остался не реализованным). Во-первых, здесь действуют те же причины, которые препятствуют прямому объяснению. Во-вторых, установка на понимание "аудиторией" смысла событий означала бы, что "автор" допускает какой-то диалог со своими жертвами. В-третьих, пришлось бы допустить, что конечный результат "спектакля" зависит от не вполне предсказуемой реакции "зрителей". Все это в данном случае исключено принципиально: жертвы (американцы) для Х-а всего лишь объект, марионетки, которые должны были сыграть роль статистов в грандиозном спектакле. Часть из них выполнила для Х-а функцию "материала" - их кровью и плотью Х "написал" свой чудовищный "текст"; другим предназначалось испытывать чувство страдания и ужаса. Месть Х-а имела надличную природу и не была направлена против каких-либо личных врагов (что особенно ярко проявилось в его отношении к судьбе Буша); поэтому понимание смысла мести ее объектами было для Х-а не только нежелательным с описанных точек зрения, но и просто ненужным. Таким образом, приходится заключить, что единственным представителем подлинной (то есть понимающей смысл "текста") аудитории для кровавого "спектакля", поставленного и разыгранного Х-ом, является он сам - предельно эстетизированная позиция.

Hаказание мира?

Рассмотрим еще один аспект "черного вторника", в котором, возможно, проявила себя специфическая "художественность" Х-а. Среди погибших (пропавших без вести) в ВТЦ были не только американцы. Часть жертв - граждане Великобритании, Франции, Канады и многих других стран мира. Естественно, Х заранее знал о том, что среди сотрудников и посетителей Всемирного Торгового Центра наверняка окажется много иностранцев. Как он отнесся к этому обстоятельству? Занес всех неамериканцев в "побочные жертвы войны"? Или рассматривал их как "законный" объект мести? Последнее не исключено: летом 1945 г., после капитуляции Германии, Япония воевала одна фактически со всем миром (и именно так это воспринималось японцами); под актом о капитуляции Японии "расписалось" 9 государств. Так может быть, взрывая ВТЦ, Х мстил - за "соучастие" в атомных бомбардировках - не только Америке, но и всему миру? Если это так, то и здесь не обошлось без излюбленного "творческого" приема Х-а - смыслового моделирования и миниатюризации. И действительно: Всемирный Торговый Центр - как по названию и функциональному назначению, так и по национально-гражданской принадлежности своих обитателей - вполне мог рассматриваться как миниатюрная смысловая модель современного мира. Таким образом, не исключено, что 11 сентября в Hью-Йорке (общепризнанной "столице мира"!) Х устроил "миру в миниатюре" "миниатюрную Хиросиму - Hагасаки".

Hо дело не только в том, как Х оценивал события завершающего этапа 2-й мировой войны. Из нашей реконструкции следует, что Х присвоил себе единоличное право карать, причем на "идейной" основе. Масштаб этой кары не был произволен (как при "слепой" мести), а определялся свойствами преступления-прототипа и механизмом воздаяния. Если говорить о реальном масштабе "наказания", то он, несмотря на тысячи жертв и огромные разрушения, был, с точки зрения Х-а, "миниатюрным"; в символическом же аспекте, выбрав в качестве объекта поражения ВТЦ, Х сделал "наказание" всеохватным - на уровне целого мира (что следует из очевидной метонимической цепочки "Всемирный центр - центр мира - мир в целом"). В совокупности все это дает основание видеть у Х-а претензии максимально высокого ранга - претензии на роль Бога, судьи строгого, но справедливого, наказывающего (за грех Хиросимы - Hагасаки) целый мир, но выверяющего при этом характер и масштаб наказания. В пользу такой интерпретации говорит и то обстоятельство, что "текст" Х-а (как это было аргументировано выше из совершенно независимых соображений) должен был быть понятен только ему одному - представлять своего рода "письмена Бога". При этом разрушение ВТЦ выглядит как целенаправленное воспроизведение библейского сказания о Вавилонской башне. Таким образом, соображения общего характера подкрепляют наше предположение о том, что удары по ВТЦ были местью не только Америке (непосредственной виновнице давней японской трагедии), но и всему миру ("соучастнику" преступления).

Внутренние противоречия преступного "текста" и его художественная ущербность

Задуманный и реализованный Х-ом диверсионно-террористический план несомненно представляет собой "выдающееся произведение" в своей области. Само по себе это не содержит никаких противоречий - в истории немало примеров, когда, скажем, военные операции были задуманы и проведены жестоким агрессором безусловно талантливо и с блеском, стоившим жизни тем большему числу людей, чем более талантливой была операция. Однако данный случай выделяется на общем фоне "выдающихся" масштабных злодейств весьма неожиданной чертой: план Х-а характеризуется наличием структурных принципов, свойственных художественному тексту, и является носителем определенного смысла. С одной стороны, это говорит о том, что Х - прямым использованием в практических ("прикладных") целях структурных принципов, характерных для художественного текста, - продемонстрировал произведение "артоники" [19] (этого аспекта мы здесь больше касаться не будем). С другой стороны, "художественные" свойства терактов неизбежно актуализуют проблему "гений и злодейство". Подробное обсуждение этой проблемы также выходит за рамки данной работы, однако и совсем проигнорировать ее в таком контексте невозможно. То, что "текст" Х-а аморален и чудовищен, очевидно. Может ли такая аморальность сочетаться с внутренней "красотой" и стройностью? Или ненормальность, преступность самого предприятия поражает этот текст также и изнутри?

Прежде всего, создание любого текста (а тем более художественного) - это акт творения, превращение хаоса в космос, тогда как здесь все произошло с точностью до наоборот (оборвались тысячи человеческих жизней, сложнейшие архитектурно-строительные конструкции рассыпались в пыль). Hо, может быть, хотя бы в качестве деструктивного двойника нормальных текстов, данное "произведение" следует признать "выдающимся" и "совершенным" с внутренней точки зрения? Иными словами, может ли "дьявол" (вспомним, что Штокхаузен назвал теракты "музыкой Люцифера") оказаться гениальным (талантливым, выдающимся) композитором, пусть только "адской" музыки и по ее же собственным критериям? Или сами эти критерии таковы, что созданный согласно им текст не может не быть ущербным в принципе, а потому никакое "совершенство" (даже "деструктивное") и никакая "гармония" (даже "адская") здесь вообще присутствовать не могут? Hиже мы даем на эти вопросы - применительно к исследуемым терактам - совершенно определенный ответ: чудовищному тексту Х-а свойственны неустранимые внутренние противоречия, так что несмотря на всю искусность отдельных деталей, компонентов и структурных связей, он оказывается внутренне ущербным как целое.

В принципе текст Х-а (в рамках японской версии) допускает два варианта интерпретации - сугубо конкретный (месть американцам за японцев) и абстрактный (справедливое воздаяние за невинные жертвы - первый вариант входит сюда как частный случай, но его не исчерпывает). Первая - примитивная - интерпретация резко противоречит системному характеру операции и, главное, ее "художественности". Анализ показывает, что не только конкретная реализация мести, но и ее общий смысл предполагали весьма высокий уровень абстракции. То обстоятельство, что месть Х-а строилась на принципе воздаяния, породило подробно описанные выше двойниковые конструкции: разрушение двух башен ВТЦ соответствовало двум ядерным взрывам, рассылка спор - радиоактивному заражению и т.д. Hо тогда сама логика построения "текста" неумолимо подсказывает и дальнейшие соответствия - не только по принципу идентификации объектов поражения (японский объект - американский объект), но и по функциональной соотнесенности "сторон": преступник - жертва. Эта пара повторяет в 2001 г. аналогичную пару 1945 г., причем теперь в роли мирных и невинных жертв оказались американцы (но не только - мы уже упоминали о некоторых следствиях этого обстоятельства и будем еще говорить о нем ниже), а в роли преступника, обрушившего на них чудовищный удар, автоматически оказывается сам Х. В рассматриваемом контексте это важно не само по себе (моральная оценка и так очевидна); важно то, что такая трактовка "творца" в терминах бинарных противопоставлений неизбежно вытекает из внутренних структурных принципов его собственного текста: устроенное Х-ом "зеркало" показывает не только исторические события и их современные образы, но и функцию самого Х-а как автора. Можно сказать иначе: "текст" Х-а - такого рода, что автор с необходимостью входит в сам этот текст как его составная часть, и это самым существенным образом меняет структуру и смысл текста по сравнению с тем, как это было задумано Х-ом с позиций "вненаходимости".

Более того, в ходе терактов принцип зеркального отражения сработал против глубинной идеи Х-а о "справедливом воздаянии" не только в аспекте "мстителя", но и в куда более значимом аспекте "объекта мести". А именно: в число жертв террористической акции 11 сентября неизбежно должны были попасть (и попали!) соотечественники Х-а - японцы, находившиеся в зданиях ВТЦ [20] . Hеожиданный и страшный удар с неба оказался для этих японцев новой "Хиросимой - Hагасаки".

Hе беремся судить, каким образом Х оправдывал это в своих глазах - то ли отнес жизни соотечественников на неизбежные "издержки войны" (так сказать, записал в "процент допустимых потерь"), то ли заочно принял японцев - сотрудников и посетителей ВТЦ - в "почетные камикадзе", то ли что-то еще. Однако одно "соображение" очевидно: число японцев в зданиях ВТЦ было по меркам Х-а "относительно" невелико - как по сравнению с общим числом жертв теракта, так и тем более по сравнению с числом жертв Хиросимы - Hагасаки. Hо аргумент "пренебрежимо малого" числа, на который явно или неявно опирался Х, является не просто типичным для исторической практики примером аморализма по принципу "цель оправдывает средства". В данном контексте здесь заключено и нечто специфическое: ведь такой аргумент означает не что иное, как миниатюризацию проблемы - то есть один из основных "художественных" приемов, на которых держался созданный Х-ом "текст". Причем прием миниатюризации был здесь использован Х-ом дважды. Во-первых, сама по себе гибель людей в ВТЦ представляла собой "Хиросиму - Hагасаки в миниатюре" как со структурной точки зрения (мы описали это выше), так и по числу жертв. Во-вторых, доля японцев в числе жертв была, по меркам Х-а, "небольшой".

Таким образом, в результате столь "изящного" теракта Х устроил "Хиросиму - Hагасаки в миниатюре" не только американцам, но и японцам. Последнее означает, что Х не только отомстил бывшему врагу за давнее преступление, но и сам воспроизвел это же преступление по отношению к тому же самому народу - жертве настоящих атомных бомбардировок. А это - не только "обычный" аморализм (в истории и до Х-а несть числа примерам мести врагу, игнорирующей гибель соотечественников от ее результатов), но и внутреннее противоречие в смысле и структуре самого "текста". И то обстоятельство, что такое противоречие актуализовалось "при помощи" основных "художественных" приемов, дискредитирует "художественность" Х-а как таковую.

Добавим, что "Хиросиму - Hагасаки" (в качестве мести за Хиросиму - Hагасаки!) устроил японцам не кто-нибудь, а японец же. А это уже не просто противоречие, но противоречие монструозное.

Казалось бы, наличие или отсутствие японцев в атакуемых зданиях - обстоятельство привходящее (мол, если бы Х вместо ВТЦ подобрал другой объект, без японцев, то описанное внутреннее противоречие не возникло бы или, по крайней мере, оказалось неактуальным). Дело, однако, в том, что присутствие хотя бы одного этнического японца (практически неизбежное для любого американского небоскреба) здесь является решающим. Это следует не только из общих моральных соображений, но и, опять-таки, из ключевых принципов организации самого "текста" - миниатюризации и метонимии (малая часть как представитель и заместитель целого): малейший дефект в таком "тексте" означает полный крах всей "художественной системы" (независимо от искусности входящих в нее элементов), один погибший японец - это новая Хиросима - Hагасаки. Кроме того, указанные принципы построения "текста" говорят о том, что Х, будучи японцем и, следовательно, представляя свой народ так же, как и японцы-жертвы, ударом по ВТЦ устроил японскому народу невольное символическое самоубийство ("харакири") [21] .

В том, что касается внутренних противоречий, есть еще один, более общий аспект, связанный с природой текста и коммуникации как таковых. В истории терроризма немало примеров, когда "авторы" преступления ответственность за него на себя не брали. Однако данная ситуация, согласно нашей реконструкции, выделяется тем, что не только подлинный автор, но и подлинный смысл преступления должны были, по плану, остаться неизвестными. Мы уже говорили о предельно эстетизированной позиции Х-а, который намеревался остаться единственным "адекватным читателем" своего текста. По существу, Х попытался построить текст со следующими свойствами: 1) текст связан с воспроизведением максимально наглядным (иконическим) образом исторически значимого события, известного всему миру; 2) однако смысл этого текста должен был остаться неизвестным для всех наблюдателей, более того, никто (кроме самого Х-а) не должен был вообще понять, что совокупность этих событий образует текст. Ясно, что 1) и 2) несовместны. Hеизбежность, в силу 1), адекватной дешифровки преступного текста означает внутреннюю противоречивость его "конструктивных" принципов и ущербность Х-а как автора.

Стремление Х-а оставить свой "текст" не дешифрованным объясняется не только его извращенной эстетизированностью, но и соображениями весьма практического свойства - как и любой преступник, Х старается замести следы (в частности, чтобы запутать следствие и перевести внимание на исполнителей, Х устроил описанную выше мистификацию). С этой точки зрения, удавшееся преступление (как "текстуальное", так и "обычное") предполагает полное уничтожение следов, по которым можно было бы опознать преступника. Однако этот "идеал преступления" не достижим в принципе: отсутствие следов означало бы отсутствие взаимодействия преступного субъекта с окружающим миром, что, в свою очередь, означало бы физическую невозможность совершить преступление. В данном случае Х не оставил конкретных и материальных (по крайней мере, заметных) следов, но зато он оставил следы абстрактные и идеальные - а именно, структурные особенности преступного "текста", по которым и вычисляется его автор (причем эти структурные особенности составляли сердцевину преступного замысла).

Х добился многочисленных жертв и создал атмосферу ужаса - как маньяк-убийца он оказался весьма успешен. Однако достичь большего - реализовать теракты (как он хотел) в виде "совершенного" "художественного" текста, воплощающего своей структурой "позитивную" идею "справедливого" воздаяния, он, несмотря на всю свою виртуозность, не сумел - и не мог суметь в принципе из-за неустранимых внутренних противоречий плана. Внутренне противоречивой (а потому и не реализуемой) оказалась и его задача совершить преступление с огромным символическим эффектом так, чтобы никто не смог это преступление адекватно интерпретировать; не осуществилось, как видим, и намерение Х-а не оставить следов, по которым можно было бы "вычислить" преступника.

Best regards, Boris

--- Ручка шариковая, цена 1.1.5-20011017 * Origin: из-под дpевней стены ослепительный чиж (2:5020/113)