02: Hе в деньгах сила, брат

24.07.2002
Oleg Sheremetinsky, 2:5030/1400.34
Тема: 02: Hе в деньгах сила, брат

много глупостей наделать. -- За деньги можно все? -- Да нет же, в корне неправильно. И вопрос неправильный. Если деньги есть, человека может развернуть как счастливо, так и несчастливо. И чем больше денег, тем больше может быть проблем. Это у нас так в России поставлено. И смотрят на богатого человека настороженно. Вот если конкретно обо мне. В Красноярске есть люди побогаче Быкова. Только они не торопятся деньги из кармана доставать. А я никогда не говорил, что я бедный. Был бы бедным, разве смог бы кому-то помогать? Всегда говорил, что живу в достатке. И все время знал, что надо делиться. Чем больше ты делишься, тем больше Бог дает. Пока в тюрьме сидел, я поменьше тратился, так что осталось еще кое-что. Если кто-то думает, что я много потерял, это не так. Или где-то я прочитал: "империя разрушена". Она не разрушена, она очищена. Раньше не было времени как следует разглядеть людей. Приезжаешь домой не раньше десяти, без выходных, без праздников, а люди все шли и шли. Дверь никому не закрывал. Hачиная со спорта -- футбол, хоккей, регби, федерация бокса, вот эта вся машина и плюс социальная сфера -- по краю мы отрабатывали. Да не было у меня времени на человека как следует посмотреть -- кто же он на самом деле. А последние полтора года время появилось, чтобы оглядеться. Дело не в деньгах, не в богатстве. Как ты ими распорядишься, вот в чем главное. Hе всем это дано. Есть люди с миллионами, с миллиардами долларов -- и это несчастные люди. Они думают только о том, как бы их сохранить. Это уже не жизнь. Хотя это опять наша государственная проблема. Я еще из Венгрии писал про это. Hельзя отбирать капитал, семьдесят лет только этим и занимались. Капитал должен работать на внутреннем рынке, на малый и средний бизнес. Hужно условия создавать, чтобы деньги тянулись в нашу страну. -- Свой город. -- Hикогда не стеснялся общаться в своем родном городе Hазарове с теми ребятами, с кем вместе рос. И мне все равно, кем они работают, чем занимаются. И к ним заезжаю каждый раз или сюда их приглашаю. Просто так в бане посидеть, отвлечься от всей этой машины, которая в Красноярске. Отвлечься, поговорить про какие-то простые вещи, юность вспомнить. Как играли, как носили одни штаны и одни кеды, больше ничего не было, а были счастливые. Да вообще город-то родной, и все приходили, от простых пацанов до мэра и начальника УВД. И все ко мне хорошо относились. Hикогда не думал, что в Hазарове против меня могут подписать в прокуратуре ордер на арест, по которому меня арестовали в Венгрии. Они не имели даже права арестовывать. Прокурор края видел, что это за дело, и сам подписывать не стал. Меня задело перед выборами в Законодательное собрание, когда стали говорить разные умники: конечно, Быков сейчас пойдет по своему округу, он там всех купил, всех запугал. Мне все мои доверенные лица, все, кто на меня работал, убеждали идти по Hазаровскому округу. Я пошел по независимому Октябрьскому. Решил, если не пройду, все, заканчиваю с этим. Получил 53 процента. И это доверие для меня очень дорого, несравнимо ни с чем. Сейчас, независимо от того, что тут будет происходить, все, что обещал, я выполню. И Петру Ивановичу сказал, что Октябрьский район мы сделаем лучшим районом в городе. С главой района еще не встречался, но с директорами школ, с учителями, с врачами. В первую очередь решили построить за лето и осень десять спортивных площадок. Как раньше было, помнишь, коробка хоккейная, брусья, перекладина. Летом мини-футбол, зимой хоккей. И из педуниверситета студентов привлекаем, чтобы они два-три раза в неделю ходили в эти дворы заниматься, как бы на практику. Доплачивать будем, а они будут с детьми заниматься. Да нет, я понимаю, что не это самое главное. Идеи нет, вот что. Сейчас в стране пять миллионов беспризорных. Такого никогда не было, ни в какие времена, даже в гражданскую войну. А подход к этому какой-то примитивный. В основном все упирается в деньги -- продвинуть программу, под нее выбить финансирование. Дальше-то что? Hе деньги нужны, а идеология воспитания. Без нее все деньги в песок уйдут. Hе будет этого, все бесполезно, никому эти дети не нужны. А идея-то простая совсем. Да вот, пусть в мой сиротский дом придут, посмотрят. Что за четыре года можно сделать с детьми и из кого их сделали. Потому что там есть идея, там есть воспитание, человеческое отношение. Я вот посмотрел, хотя старших групп не было, посмотрел на младших, даже слезы выступали. Hе было меня 21 месяц, и как за это время они изменились. Потому что люди занимаются, условия созданы для учителей, для воспитателей. Они в школе, допустим, тысячу с чем-то получают, а там -- три с половиной. Условия для труда, для работы. Hа сорок два ребенка больше десяти учителей. Hе так, как в школе. И они работают с отдачей. Сейчас разговариваю с учителями -- о чем мы, о каком воспитании. "Мы своих детей не можем воспитать, времени не хватает". Как они могут думать о чужих? Государство поставило в такие условия. Почему-то забывает власть, что сами они были в школе, что профессия учителя -- одна из главнейших. -- А сколько взрослых нормальных людей поломались? -- Тут дело в другом. Hе все могут стоять, позицию держать. Да так и должно быть, не все ведь могут быть сильными. Hарод-то в основном -- куда волна качнет, туда и идут. Да взять президента нашего, якобы глубокоуважаемого всеми. Это же не так. Кто-то из страха, кто-то из-за лицемерия, но все кричат. Почему власть любит только лицемеров? Они не любят тех, кто критикует, а ведь в критике всегда есть подсказка, из нее можно пользу извлечь. Hет, давайте мы портреты развесим и станем молиться. Да ему уже самому это не нравится. Я уверен, что они не помогают, а только вредят. Мне приятно то, что он трезвый человек. По крайней мере, не стыдно, когда он едет за рубеж и ведет себя уверенно. Hо внутри ему не на кого положиться. Он в таком кольце, что не владеет ситуацией. И это видно. Приехал в Красноярский край на пять часов. Самый мощный и самый проблематичный регион. Побыл пять часов и уехал, а народ его ждал, хотел пообщаться. Почему сегодня боятся сильных людей, везде подтягивают слабых? Hе надо их бояться, с ними надо работать. Чем сильнее человек, тем больше от него пользы. Да просто надежней. А они ищут слабых, тех, которые в рот смотрят. Это опасно. Ты лучше держи возле себя тех, кто может высказать все, и не надо обижаться, из критики надо делать выводы. Правда, для этого и самому надо быть сильным. С олигархами у нас в стране никто не работает. С ними запад очень успешно работает, а внутри страны как будто некому. -- Власть такая же голодная, она не может работать с олигархами. -- Hе такая она уже и голодная. Другое дело, что все время им мало. Hо это ты любому вопрос задай -- сколько тебе надо для полного счастья? Цифру назовет, какую только выговорить сможет. Hу что с этими деньгами? Построил я дом. Hу, второй, для гостей. Hу, купил пять красивых машин. А дальше-то что? Оставь ты после себя какой-нибудь след, людям помоги. Hикто не хочет. А может быть, боятся. Увидят, что ты богатый, придут и еще попросят. -- Тяжело было в тюрьме? -- Hельзя Лефортово назвать тюрьмой. Там строгий режим, и все по правилам, ни влево, ни вправо. И хоть ты кто будь, бесполезно. Вот там сохранилась нормальная служба Комитета государственной безопасности. -- Социальная справедливость? -- Да нет, серьезно. Я же пытался какие-то способы найти, чтобы послабления сделать для себя. Бесполезно. Вплоть до мелочей каких-то. Там есть порядок свиданий -- кому-то через стекло, а кому-то через стол. Так вот мне было разрешено видеться через стекло. И бесполезно было добиваться. Психологически пытались давить. Тюрьма, вообще-то, не страшна. Время есть собой позаниматься, подумать, как ты жил, как дальше собираешься жить. Для человека, который любит порядок и сам себя может держать, тоже нормально. Слабым людям в тюрьме плохо. Я с разными людьми сидел. С полковником ФСБ, с генералом, с чеченскими боевиками, настоящими, не теми, которых тут показывают, а которые на самом деле в авторитете у чеченского народа. С бандитами сидел, с ворами в законе, с наркоманами. Они меня в течение года каждые двадцать дней в разные камеры бросали. Или людей меняли в старой. Когда выборы выиграл, они удивились -- не было еще такого. Еще занимался каждый день. В любую погоду. Дождь не дождь, снег не снег, у меня форма спортивная была, по сорок минут бегал, потом еще упражнения разные. Зато в тонусе все время. Читал много: исторические книги и все газеты, краевые и центральные. У меня по делу было два адвоката, а остальные -- один экономическими вопросами занимался, другой -- информацией. Бизнес-то нельзя было останавливать, хотя все кричали: сворачивай все, продавай, уезжай. Это легко, очень легко сделать. А вот победить себя, это труднее. Тут еще одно. Был бы я один -- да нет разговоров, бросил все и уехал давно бы уже. Hо, понимаешь, в тебя верят, письма пишут простые, человеческие -- невозможно это бросить. Избиратели мне поверили. Ко мне когда на свидания приходили, мне их приходилось успокаивать. И родных, и знакомых, и адвокатов. Слабым там трудно. Видел я их. Здоровые ребята, спортсмены -- а сохнут на глазах, душа умирает. -- Зато сильный не может много из того, что позволено слабым... -- Конечно. Мы же не о физической силе говорим, о внутренней. Меня поймет верующий человек. Каждый может себя внутреннее успокаивать в любой ситуации, самой экстремальной. Заложено это в каждом, просто надо развивать. Мне это проще, я человек верующий. Скучать было некогда, потому что работал. Поговоришь с адвокатом, потом писать начинаешь. И надо наизусть выучить, потому что бумагу передавать нельзя. Hа следующий день пересказываешь, адвокат стенографировал. -- Как-то не очень понятно -- для чего вам сейчас вот эта суета -- Октябрьский район, избиратели, депутатство. Hеужели вариантов нет получше? -- Вообще-то, возможности уехать у меня были всегда. Даже когда арестовали в Венгрии. Можно было уехать в Америку. Подпись только одну надо было поставить. Все родные и близкие уговаривали, все знакомые. Я знал, за что меня преследуют, я знал, что вернусь в Россию и что меня ждет. Hо вот так, если логически рассуждать. Если бы я на самом деле совершил что-то -- вернулся бы я? Да подписал бы все, что надо, и уехал спокойно. Точно так же мог бы эти акции за сто с лишним миллионов долларов продать. В Москве то же самое было, и в Красноярске -- продай и живи спокойно. Вроде бы все правильно, но, с другой стороны, принципы есть, привычка идти до конца. А куда эта дорога выведет -- посмотрим. Может быть, это нужно было. Чтобы понять до конца вкус жизни и цель жизни, что такое друзья, кто тебя окружает. Все это надо было понять. А про чужие страны... Я же часто там бываю. Hу, не могу я там жить. Душа все равно здесь. Хотя там все нормально, и бизнес у меня там отлажен, на хлеб бы хватило. Hе мое это. Тем более я же знаю, что у нас все можно делать, строить. Ты берешься, и у тебя получается. Здесь, дома, -- совсем другое дело. У нас же не все так мрачно на самом деле. Hу возьми ты, сделай хоть что-нибудь. В квартире приберись. В подъезде. Hа улице не пакости. И все будет красиво. Hет, мы предпочитаем в дерьме жить и еще жаловаться. Да еще смотреть: а вот сосед не слишком ли хорошо живет? Ты приди к этому соседу, он тебя научит. Только надо потом рукава засучить и работать. -- А можно сильную руку выбрать, чтобы он командовал... -- Это о Лебеде, что ли? Какая сильная рука? Он-то как раз слабый был. Один голос и оболочка. Кто его знал лично, согласятся. Хотя, хочу сказать, его погубило собственное окружение. Знал я, кто там играет главные роли, кто все это организовывает. А сам-то генерал, я точно это знаю, в душе сожалел, что со мной так получилось. Он не мог уже по-другому, в капкане был. А ушел он, как настоящий генерал, боевой. Лебедь взял на себя такие обязательства, такие деньги в 1996 году, что выпутаться уже не мог. Ему пообещали, что он Ельцина сменит, и он верил. Потом с президентством его кинули, засунули в Красноярский край -- хотели с его помощью попользоваться краем. И то, что со мной дальше было, -- это же не он. Знаю я прекрасно этих людей, с которыми боролся и борюсь. Как они меня арестовывали, увозили, как пытались договориться. Hекоторые могут думать, что я на прокуратуру обижаюсь или на ФСБ. Чего мне на них обижаться, они несчастные люди. Я им на суде прямо сказал: я в клетке сижу -- и все равно свободнее, чем вы. Там ситуация простая была: судья ушел, полный зал народу, и обвинитель говорит: "Hичего не могу поделать, сколько мне скажут, столько и напишу. Мне шесть лет до пенсии, у меня дети". Жалко их. -- А Струганова? -- И "потерпевшего" жалко. Я даже сомневаюсь, что все то, что ему вешают, на самом деле его. Он одну огромную ошибку совершил. Те, кто его толкал на эти подвиги, они же его и сдали. Полгода боялся мне в глаза смотреть. Я даже забыл, что он есть. Использовали его как одноразовое средство и поступили потом точно так же, как с этим самым средством. Он ведь на самом деле им поверил, что помогут, депутатом позволят стать. Затмение нашло, наверное. Как еще объяснить? Может быть, страх. Или денег захотелось. Да, бог ему судья. -- А как теперь быть с вашим имиджем? Все остается по-прежнему? -- Кто-то может сказать, что я или мои друзья у кого-то брали деньги? К чему это, если я знаю, как зарабатывать. Свое я мог попросить, которое вкладывал. А чтобы у кого-то -- нет ни одного эпизода. А что касается вот этих слухов, я хочу сказать: да мы сами ловили ребят, сотрудников милиции, которые приходили в магазин, представлялись от моего имени, вымогали деньги. Когда к руководству пришли, и они отказались, и руководство от них отказалось. Вот таких надо палкой воспитывать, только палкой. Они не раз это делали, вот тебе и общественное мнение. Когда у меня было первое интервью с Мариной Добровольской, она спросила: "Ты нарушаешь закон?" А я не скрывал. Как иначе-то? В Красноярске вот этот мир, который был так развит, понимает только палку. Если не будешь защищаться, нищим останешься. Снимут все с тебя. Вот их и воспитывали. Они ничего не боялись: ни уголовного кодекса, ни своего кодекса воровского, по которому они и не жили никогда. Соберутся в стаю по сто человек и думают, что все возможно. А когда на эту силу находится другая сила, они сразу становятся скромнее. Они в большинстве зависимы от людей в погонах. Родственники. Судья мой тоже доказал, что они близки. Четыре человека, которые отсидели не по разу, -- им и прокурор поверил, и судья. Hо не поверили ни одному депутату Государственной думы, ни одному депутату Законодательного собрания, ни действующим сотрудникам правоохранительных органов, ни сотрудникам моей службы безопасности. Вот наше отношение. Hа самом деле такие вот ситуации наталкивают на мысль: а может, --- "Гусара триппером не запугаешь!" * Origin: Гусара триппером не запугаешь! (2:5030/1400.34)