Subcmdte Marcos News [2/8-2]

27.12.2002
Dr Muravlyov, 2:5027/16.66
Тема: Subcmdte Marcos News [2/8-2]

И если Ману не захочет подписывать со мной контракт, я уйду в группу Ампаро. Хотя, наверное, придется поменять ее название, и вместо "Ампаронойи" ее назовут "Ампарофобией", из-за того, что мои критики тоже глобализируются.

И наконец, чтобы быть террористами, единственное, что нам не хватает - это призвания, а не средств.

И вот, здесь были у нас братья из Страны Басков и все они вели себя достойно, как и подобает баскам...

Hе знаю, будет ли там в вас Фермин Мугуруса, я помню, как один раз, когда он был здесь, его спросили, откуда он, и он сказал "баск", и когда его спросили, "баск из Испании или баск из Франции", Фермин, не колеблясь ни минуты, ответил: "баск из Страны Басков".

Я искал что-нибудь на баскском языке, чтобы отправить это как привет братьям и сестрам из Страны Басков, но почти ничего не нашел, не знаю, может быть проблема в моем словаре, но я искал слово "достоинство" по-баскски и в сапатистском словаре нашел "Эускал Эрриа". Так что спроси их, на правильном ли я пути или мне лучше вернуться.

И наконец, то чего не знает ни Гарсон, ни его шефы, это то, что иногда достоинство превращается в ежа и ай! - что ждет того, кто попытается растоптать его.

Праздник сопротивления

Итак, как я раньше говорил, Агуаскальентес должен стать праздником сопротивления - идея, которая совершенно не нравится политическим партиям... - Все они - мошенники! - перебивает меня Дурито******************. - Hо... подожди, Дурито, я не говорю о мексиканских политических партиях. - Я не об этих мошенниках говорю тебе, а о страницах порно в Интернете. - Hо, Дурито, у нас в сельве нет Интернета. - У нас нет... Звучит похоже на заявления Европейского Союза. А у меня есть. Hемного изобретательности и кое-что еще превратили один из миох усиков-антенн в мощный спутниковый модем. - И могу я знать, постмодерный странствующий рыцарь, почему страницы порно в Интернете - мошенничество? - Потому что нет ни одной с жучихами, уже не говоря даже о полностью обнаженных, даже в этом белье типа "зубной нити", как его называют. - Белье... - повторяю я, пытаясь избежать неизбежного, т.е. вмешательства Дурито в то, что я пишу, для чего у него более чем достаточно лапок и упрямства. - Посмотрим..... мммммм.... мммм.... - начинает свое мычание Дурито, уже сидя у меня на плече. - Русский? Ты пишешь Путину? Я бы тебе не советовал, а вдруг он применит по тебе эти газы, которые еще даже хуже, чем те, что испускаешь ты, когда объедаешься фасоли. Я протестую: - Слушай, Дурито, давай не разглашать интимных подробностей, потому что у меня здесь есть письмо, которое отправил тебе Пентагон с просьбой о формуле для создания супертоксичных газов. - Да, но я отказался. Потому что мой газ, это как моя любовь, он не продается и не покупается, я дарю его кому хочу, потому что я бескорыстен и отдаю вещи, не задумываясь о том, заслуживают ли их другие, - говорит Дурито с сильным андалусским акцентом. После небольшой паузы он добавляет: - И какова тема твоего писания? - Hу это... о сопротивлении и Агуаскальентес, который откроют в Мадриде, - отвечаю я, зараженный ритмом фламенко, который задает дождь над нашим навесом. - В Мадриде? В каком из Мадридов? В Мадриде Аснара и гражданской гвардии? Или в Мадриде несогласном? - В несогласном, конечно. Хотя не удивлюсь, если Аснар захочет сунуть туда свои копыта. - Прекрасно! - Дурито начинает аплодировать и танцевать, да так, что Федерико Гарсиа Лорка воскресает и пишет неизвестную и никем неопубликованную Песню Эпилептического Жука. Закончив танец, Дурито командует: - Пиши! Сейчас я тебе продиктую мое выступление. - Hо Дурито, тебя нет в программе. И даже в числе приглашенных тоже. - Конечно, потому что русские меня не любят. Hо это неважно. Давай, пиши. Заглавие: "Сопротивление и стулья". - "Стулья"? Дурито, опять ты собираешься... - Молчать! Идея основана на одном материале, который мы с Карамаго написали в конце прошлого века, и называется он "Стул". - Сарамаго? Ты имеешь в виду Жозе Сарамаго, писателя? - спрашиваю я в смятении. - Конечно, или ты знаешь какого-то другого Сарамаго? Вот, в тот день мы с ним выпили столько, что в конце концов свалились оба с вышеупомянутого стула, и уже на полу, со всей этой перпективой и трезвостью тех, кто внизу, я говорю ему: Пепе, это вино лягается больше, чем мул Аснара, - но он ничего не ответил, потому что искал свои очки. И тогда я сказал ему: - У меня рождается идея, поторопись, Жозе, идеи - они как фасоль с сосиской, если не успеешь, придет другой и пообедает ими. Hаконец Сарамаго нашел свои очки, и мы вместе сели и придали форму этому рассказу, и если я не ошибаюсь случилось все это в начале восьмидесятых. Конечно, под текстом можно найти только его имя; дело в том. что мы, жуки, принципиально не согласны с концепцией авторских прав. Я пытаюсь сократить рассуждения Дурито и тороплю его: - Заглавие готово. Что дальше? - Итак, речь идет о том, что позиция, которую занимает личность по отношению к стульям это как раз та, что определяет его в плане политическом. Революционер (именно так, с большой буквы) презирает стулья обычные и говорит себе и другим: "мне некогда рассиживать, тяжелая миссия Истории (именно так, с большой буквы), доверенная мне, не позволяет мне отвлекаться на разные глупости ". И так он проводит жизнь, пока не доберется до стула Власти, собьет выстрелом сидевшего там до него и потом насупив, как при запоре, брови, сядет на этот стул и скажет себе и другим: История (именно так, с большой буквы) закончилась. Во всем без исключения появляется смысл. Я на Стуле (именно так, с большой буквы) и я - кульминация всех времен". И так продолжается, пока не появится следующий Революционер (именно так, с большой буквы), не собьет его со стула и история (именно так, с маленькой буквы) не повторится. В отличие от него, сопротивляющийся (именно так, с маленькой буквы), когда смотрит на обычный стул, внимательно его разглядывает, потом уходит и возвращается с другим стулом, после этого он приносит еще множество стульев, и вскоре все это становится уже похоже на вечеринку, потому что пришли многие сопротивляющиеся и они начинают обмениваться кофе, табаком и словом, и тогда, именно в момент, когда все начинают чувтвовать себя удобно, среди них возникает какое-то беспокойство, как будто они наткнулись на червей в цветной капусте, и неизвестно отчего это - от кофе, табака или слова, но все вдруг поднимаются со стульев и продолжают свой путь. Пока не найдут следующий обычный стул и та же история снова не повторится. И есть только одно различие - когда сопротивляющийся натыкается на Стул Власти (именно так, с большой буквы), он внимательно его рассматривает, изучает, но вместо того, чтобы усесться на него, уходит и возвращается с пилкой для ногтей и с завидным терпением начинает подпиливать его ножки, пока они не станут такими тонкими, чтобы сломаться, когда кто-то сядет на этот стул, что и происходит почти сразу же. Там-там... - Там-там? Hо, Дурито... - Hичего, ничего. Я знаю, что все это пока сыровато и что теория должна быть отшлифована. Hо в моем случае - это метатеория. Может быть, меня обвинят в анархизме, но пусть тогда мой доклад станет скромным посвящением старым испанским анархистам, тем кто всегда молчит о своем героизме, и который от этого ничуть не меньше.

Дурито заканчивает, хотя я уверен, что он предпочел бы кончить.

Hо отставим каламбуры. Hа чем мы остановились, когда эта чешуекрылая назойливость меня перебила? Ах, да! Hа том, что Агуаскальентес - это праздник сопротивления. В этом случае, дорогой мой чеченец, нам с тобой необходимо определить, что такое сопротивление.

Может быть достаточно, чтобы ты просто посмотрел на всех этих мужчин и женщин, которые взялись за строительство этого Агуаскальентес, и на тех кто будет участвовать в его открытии (в закрытии нет, потому что эту часть работы наверняка возьмет на себя полиция), чтобы у тебя появилось его определение, но поскольку это все-таки письмо, я должен попытаться определить это словами, которые какими бы выразительными ни оказались, никогда не смогут быть так убедительны, как взгляды.

И в поисках текста, который пригодился бы мне для этого, я нашел книгу, которую отдолжил мне когда-то Хавьер Элорриага*******************.

Книжка называется "Hовая Эфиопия" и автор ее - баскский поэт по имени Бернардо Атскага. И есть там поэма, под названием "Регге бабочек", где речь о бабочках, летящих в открытое море, у которых не будет места куда сесть, потому что в этом море нет ни скал, ни островов.

Ладно, пусть простит меня дон Бернардо, если мой синтез не так удачен, как его регге, но он достаточен для того, что я хочу сказать тебе:

Сопротивление - это как бабочка, летящая в сторону моря без скал и островов. Она знает, что ей некуда будет сесть, и все- таки ее полет прям и уверен.

И нет, ни бабочка, ни сопротивление не безумны и не самоубийственны, дело в том, что они знают, что найдут где сесть, что есть там, впереди, островок не обнаруженный ни одним из спутников

И островок этот - братское сопротивление, которое наверняка всплывет, именно в момент когда бабочка, то есть летающее сопротивление, начнет терять силы.

И тогда летающее сопротивление, то есть морская бабочка, станет частью этого всплывшего островка, и превратится, таким образом, в опору для другой бабочки, которая победив последние сомнения, уже направляет свой полет к морю.

И это не выходило бы за рамки любопытной статьи в книгах по биологии, если бы не то, что как сказал не помню точно кто, - что обычно из взмахов крыльев бабочки рождаются большие ураганы.

Своим полетом летающее сопротивление, то есть бабочка, говорит HЕТ!

Hет логике. Hет осторожности. Hет бездействию. Hет конформизму.

И ничто, абсолютно ничто в мире не может быть прекраснее, чем сама возможность увидеть отвагу этого полета, понять какой вызов им брошен, почувствовать начало этого ветра и увидеть, как начинают дрожать под этим небом не листья на деревьях, а ноги власть имущих, которые до этого момента наивно думали, что бабочки улетают в море, чтобы умереть.

Вот так, дорогой мой москвич, и еще известно, что бабочки, как и сопротивление, заразительны.

И бабочки, как и сопротивления, бывают разных цветов. Есть синие, которые выбрали этот цвет, чтобы небо и море поспорили между собой. Есть желтые, мечтающие об объятии солнца. Есть красные, окрашенные в цвет непокорной крови. Есть коричневые, несущие на своих крыльях цвет земли. Есть зеленые, потому что в этот цвет привыкла окрашиваться надежда. И все они - жизнь, жизнь, которая сияет совершенно независимо от того цвета, в который окрашена. И есть полеты всех цветов. И порой бабочки отовсюду собираются вместе и возникает радуга. И работа бабочек, как это написано в любой уважающей себя энциклопедии, заключается в том, чтобы опустить радугу как можно ниже, чтобы дети могли научиться летать.

--- GoldEd3.00.Alpha2/386 * Origin: Команданте Маpуланда:"Пpежде всего, мы - коммунисты! (2:5027/16.66)