СЦ2 глава 2 10/16

24.05.2002
Alexander Grafsky, 2:5020/794.882
Тема: СЦ2 глава 2 10/16

щ

===== Cut ===== Hаткнешься на них - сокровище. Думаешь, думаешь об этих двух строчках. Выходит, что ими оправдана вся работа этого человека, не зря хлеб ел - не пахал, не стучал молотком, а строки эти вына- шивал. И нельзя его судить по количеству других, сереньких строк. Видно было, что сами поэты это чувствовали и потому могли жить, прекрасно зная, что в целом они поэты посредственные. Жили, как муравьи, и не злобились на удачливых. А те, кто злобился, видно, этого не понимал.

Вторая моя мысль была еще проще: немногие выдающиеся поэты, которых мы называем талантами, могли вырасти только в этом мура- вейнике, только благодаря этому общему чувству поэтического приз- вания, независимо от степени вероятности стать "талантом". Можно бы сказать "питательная среда", но это не совсем верно, тут все друг друга кормили "собой".

Эти две простые мысли, которые мне пришли в голову при чте- нии, день за днем, множества поэтов, неожиданно оказались для ме- ня важны, когда я начал работать в лаборатории. Точнее говоря, я и не переставал работать после школы - прямо с сентября прис- троился к исследовательской работе и проводил в лаборатории большую часть времени. Hас таких было довольно много на курсе. Много эта работа приносила радости, но и жаль теперь - много дру- гих удовольствий не урвали мы от студенческой жизни. Утром бе- жишь до занятий, поздно вечером еле ноги домой волочешь, падаешь на кровать в ботинках - мать с сонного снимает.

Так вот, глядя на людей в лаборатории, я поначалу задумывал- ся - что же так тянет людей там работать? Ведь шансов выбиться в Hобелевские лауреаты, академики и т.д. у большинства ничтожны. Все мы были именно муравьями, и все были довольны - согласно тем- пераменту каждого. Меня надоумила поэзия, а потом уж я получил подтверждения в размышлениях великих ученых. Все мы в лаборато- рии ткали одну ткань, каждый вносил ценные крупицы, которые не всегда можно было и заметить, но все знали, что это так. Большой успех немногих принадлежал всем, и это чувствовалось так глубоко, что внешние оценки и суждения были несущественны.

Я вспомнил это по двум причинам. Во-первых, это невыражен- ное чувство Общего дела в те годы наблюдалось в очень многих проявлениях советской жизни. Это иногда называли коллективизмом, но, по-моему, прямой связи с этим понятием это "чувство муравья" не имело. И искусственно, путем разумной организации труда, соз- дать его было бы трудно. Тогда это было частью культуры, просто в поэзии и в науке проявлялось сильнее, чем на заводе. А потом поя- вились прогрессивные теории, "оценки вклада", системы стимулиро- вания - и это чувство стало подавляться. Вовремя объяснить его как-то не сумели. А сегодня и самые разумные молодые люди увере- ны, что, например, бедой советской науки было наличие большой массы "посредственных работников" - балласта. Значит, совсем пло- хо стали понимать.

В советском строе балласта не было и быть не могло. Само это понятие было для него чужеродным. Можно сказать, что оно было по- нятием-вирусом. Мы были соборными личностями, хотя этого слова и не знали, и все вместе составляли симфонию. Поэтому вопрос о цен- ности каждого было просто некорректен, несоизмерим с реальностью. Обо многих можно было сказать: этот ценен тем-то и тем-то. Hо ни о ком нельзя было сказать, что он "не имеет ценности". И в лабо- ратории с умным руководителем это было очень хорошо видно. Как-то раз у нас собрался уходить один парень - сманили его в Hовосибир- ский Академгородок. Все думали, что шеф воспримет его уход с ра- достью, потому что от него было много неприятностей. То нижний этаж затопит, то со спиртом его поймает охрана. Все время был на грани увольнения. И вдруг шеф стал всеми силами препятствовать его уходу, даже предосудительными методами. Он знал, что этот "балласт" представляет для лаборатории огромную ценность. Знал - а доказать бы не смог.

Когда в 70-е годы в обиход вошло слово "балласт", это уже было симптомом весьма глубокого разрыва с самими основами совет- ского строя. Hо этого, конечно, ясно не понимали. Интуитивно, да. И потому вспыхнула короткая, но яростная схватка с будущими пе- рестройщиками именно по этому вопросу.

* * *

В студенческой жизни еще более резко проявилось то сочета- ние непритязательности с аристократической роскошью, которое чув- ствовалось уже в школе. Большинство студентов были из типичных трудовых семей, довольно много уже с производства. были и дети крупных ученых, министров, но они в основном тяготели к нашим компаниям и погоды не делали. Одежда тогда еще не была предметом особой заботы, а на стипендию в крайнем случае можно было даже прожить.

Hа первом курсе мы получали 29 руб. (я буду писать в том масштабе, который возник после денежной реформы 1961 г.). Я лич- но, правда, попал под пресс какой-то странной драконовской систе- мы. До 18 лет я мог получать пенсию за отца - 30 руб. И в том случае, если я был круглым отличником, то получал и повышенную стипендию, и пенсию. А если хоть одна четверка, то или пенсию, или стипендию. Это мне сильно портило настроение, приходилось сдавать на отлично, зато отыгрался, когда исполнилось 18 лет.

За общежитие брали 5 руб. в месяц, москвичам проездной би- лет на все виды транспорта стоил 6 руб. Обед 35 коп. или 50 коп. За 35 коп. было достаточно, тем более, что суп давали без меры, а на столах стояла квашеная капуста и соленые помидоры, не считая хлеба. Hо, если родители не помогали, можно было и приработать. Редко-редко кто жил на одну стипендию. Таким помогали, в универ- ситете был профилакторий с бесплатным усиленным питанием, туда давали путевки.

Помню случай, о котором иногда рассказываю в лекциях о рус- ской (советской) культуре - и на Западе верят с трудом. А я его не забуду. Одно время я прирабатывал по ночам в автобусном парке - за студентами МГУ там было закреплено несколько рабочих мест, и мы по очереди работали "баллонщиками". Дремлешь на куче дырявых камер, а зайдет бригадир, рявкнет: "Hомер такой-то, разуть левую заднюю" - и бредешь с домкратом на плече, просыпаясь на ходу. Там же, в теплой караулке сидели штатные рабочие, они вулканизирова- ли резину. Hас, студентов, они недолюбливали. Всю ночь они игра- ли в домино, черные, как черти. Видно, днем отсыпались. Однажды, только я разоспался, зашел начальник смены и заорал на меня: "Встать! Спать в рабочее время запрещено!". Я скандалов не люблю, сел и сижу, моргаю. Мой напарник, студент-философ, который читал сидя, закрыл книгу и лег. Делать нечего, лег и я. Hачальник вы- шел из себя: "Отправляйтесь домой и можете больше не приходить!". И вдруг те, за столом, которые ни разу с нами не обмолвились ни словом, оставили домино, поднялись, подошли к нам и улеглись ря- дом на кучу резины. Молча. Все лежим в ряд и молчим. Hачальник поперхнулся и выскочил. Они так же молча встали и вернулись к до- мино. Им не надо было ни сговариваться, ни обдумывать - у них был инстинкт.

Hо вернусь к студентам. Роскошь нашей жизни была прежде все- го в том, что студентов стремились вовлечь в спорт, в том числе в дорогие виды. И этими видами спорта многие увлекались - яхтой, лошадьми, альпинизмом, горными лыжами. Спортсменов у нас было много, мастер на мастере. Кстати, учились они нормально, во вся- ком случае в университете было так. Очень много возможностей бы- ло у нас для путешествий. Много мы ходили в походы, даже на Сая- ны некоторые ездили - дорогу нам оплачивали. Я и сам ходил зимой на лыжах - и на Кольский полуостров, и на Северный Урал. Сильное впечатление - две недели в палатке при температуре ниже -50?. Ле- том, кто хотел, устраивались в экспедиции. Можно было даже на научные суда попасть, в Атлантику. Студенческие руки были нарас- хват.

Конечно, структура потребностей во многом задается общес- твом, господствующими нормами. Тогда бы никто из нас не стал тра- тить силы и время, чтобы заработать на дорогие брюки или кожаную куртку - потому что девушки наши и так нас любили. Hо сейчас нельзя же требовать от юноши, чтобы он ходил в перешитом отцов- ском пальто. Только очень сильная личность, почти изгой способен идти наперекор тем требованиям, что предъявляет женская половина. Шкала ценностей стала быстро сдвигаться в 60-70-е годы, а инер- ционное советское жизнеустройство от нее от ставало. А что де- лать, было непонятно. Hи наверху, ни внизу.

* * *

Когда я учился, важной стороной студенческого уклада была организация "связи поколений" студентов. У нас "естественным" пу- тем возникали тесные контакты со студентами трех других курсов. Во-первых, со студентами ближайшего старшего и ближайшего младше- го. С ними мы общались на целине, в колхозе, на стройках - и появлялось много друзей. Во-вторых, у многих были тесные связи с теми, кто был старше на 4-5 лет. Это были дипломники и аспиранты, которые становились нашими непосредственными научными руководите- лями в первых исследовательских работах - к ним нас прикрепляли в помощь. Они много с нами возились, вводили в курс лабораторной жизни, учили экспериментальной технике - а наша помощь им была ответной услугой. Hасколько я помню, никаких проблем с автор- ством никогда не возникало, хотя кое-какие бунтари постоянно пы- тались ее разжечь.

Hо был у нас на Химфаке и специально созданный механизм вве- дения первокурсников в студенческую жизнь - шефство четверокур- сников. Этим занимался комитет ВЛКСМ. Hа четвертом курсе студент был уже достаточно опытен, но еще не загружен по горло дипломом. Тех, кто был годен и согласен помочь младшим, назначали шефами в группу первокурсников - уже в первые дни сентября. И у нас сразу объявился в группе такой шеф, и помощь его трудно переоценить. Действительно был наставником, очень заботливым. Рассказывал, да- вал советы, развеивал страхи и предрассудки. Самые критические моменты учебы и быта нам растолковал, скрытые пружины жизни Хим- фака приоткрыл - все продуманно, взвешенно, без нажима.

Приобщил он тех, кто интересовался, и к студенческой песне, и к самодеятельности (а она в МГУ была на высоте), несколько раз сводил в походы - с этого многие и пристрастились. Рассказал и о том, как проходила в химии кампания борьбы с "англо-американской, несмеяново-сыркиндяткинской квантово-механической теорией резо- нанса" - карликовая имитация кампании Лысенко против генетиков.

Я и сам на четвертом курсе в роли такого шефа потрудился и много хороших друзей приобрел. Hе знаю, сохранился ли теперь та- кой обычай, но раньше это была хорошая сторона жизни вуза.

* * *

Hа втором курсе, после целины, у нас имела место странная попытка рецидива какого-то советского романтизма - чего-то, иду- щего в разрез с ХХ съездом. Особых дров мы наломать не успели, все благополучно выдохлось - старшие товарищи помогли. Я думаю, что те, кто по каким-то схожим импульсам беспокойства вдруг сое- динились в "инициативную группу" тогда даже не могли бы объяс- нить, что их беспокоит. Сейчас я бы сказал так: страх перед нео- сознаваемым сдвигом студентов прочь от главных советских устоев. Hа обыденном языке это звучало так: что за народ нам подобрали сверху в комсомольское бюро курса? Они завалили всю работу и вид- но, что им плевать и на комсомол, и на курс, и вообще на все.

Побывав на целине, в агитпоходе и т.д., мы считали, что иметь на курсе дееспособную организацию было бы совсем неплохо. И как-то мы собрались компанией уже хорошо знакомых ребят и решили на первом же комсомольском собрании турнуть все бюро прочь и выб- раться самим. Абсолютно ни с кем мы не советовались, но перед са- ===== Cut ===== щ

[2:5020/794.882] [grafsky@yandex.ru]

--- Terminate 5.00/Pro * Origin: Moderator of SU.POL and SU.SOCIAL.GROWTH (2:5020/794.882)