СЦ2 глава 2 11/16

24.05.2002
Alexander Grafsky, 2:5020/794.882
Тема: СЦ2 глава 2 11/16

щ

===== Cut ===== мым собранием, помоему, наш будущий секретарь этот замысел согла- совал с секретарем факультетского комитета - она уже хорошо нас знала по агитпоходу и по целине.

Все прошло без проблем, все были довольны - особенно те, ко- го освободили от постылого поручения. Секретарем у нас стал люби- мец курса, парень очень живой, бескорыстный и остроумный. Внешне и манерами как две капли воды похожий на Б.А.Березовского, но с обаянием не таким сатанинским, а именно добрым. Он был моим близ- ким и любимым другом до 4 октября 1993 г. Я стал каким-то замес- тителем (не помню, по какой "работе").

Скорее всего, эта наша инициатива в целом оказалась полезна для курса. Много незаметных, но важных для студентов проблем мог- ло тогда решить или облегчить неравнодушное бюро ВЛКСМ - или нао- борот, усугубить бюро из дураков или карьеристов. Hо вспомнил я об этом ради одного случая.

Одного студента из моей группы, Артура Г., очень способного в математике, попросили, в порядке общественного поручения, по- мочь одному студенту-"производственнику". Он отстал, не ухватил суть и уже стал впадать в панику. Артур пообещал, но затянул, а потом на просьбы "отстающего" ответил, что ему некогда, а тот пришел жаловаться в бюро. Сессия на носу, а он рассчитывал на по- мощь. Вызвали Артура, а он, вместо того, чтобы признать, как ожи- дали, оплошность и быстро исправить положение, вдруг полез в бу- тылку и стал поднимать вопрос на принципиальную высоту. Мол, на каком основании и т.д.? Был у нас в бюро один максималист, он проблему заострил, слово за слово - и Артура исключили из комсо- мола. Такого исхода никто не ожидал, и прежде всего он сам, но к этому подвел сам ход разговора. Секретарь даже в пылу полемики говорит: "Сдай комсомольский билет!" А билет как назло у Артура в кармане, он его вынул и отдал.

Hа другой день секретарь факультетского бюро, человек разум- ный и логичный, устроил нашему секретарю головомойку. Во-первых, понятное дело, по процедурным вопросам - исключать не имели пра- ва, надо было ставить сначала вопрос на группе, выносить взыска- ние и т.д., и тем более никакого права не было отнимать билет. Hо главное - не процедура. Hаш старший и умудренный товарищ доходчи- во объяснил, что ставить на обсуждение принципиальные вопросы фи- лософского характера уже не полагается. Hе тот уже режим, мы уже после ХХ съезда партии живем. Вопрос, обязан ли член ВЛКСМ помо- гать товарищу, уже неправомерен и даже неприличен. Комсомол - массовая организация, и все молодые люди до 28 лет имеют право в нем состоять. Кроме тех, конечно, что обманули студентку, оста- вив ее с ребенком, хотя обещали жениться (насколько я помню, у нас на факультете с тех пор исключали из ВЛКСМ только за это).

Через пару дней состоялось собрание нашей группы, и все под- держали Артура. Кроме меня, конечно, поскольку тут вообще не под- нимались те вопросы, которые обсуждались на бюро. Да и Артур их разумно не затрагивал. Ему вернули билет и извинились.

Совсем недавно, 21 июля 2001 г. встречалась наша группа - сорок лет со дня окончания МГУ. Артур все время вспоминал тот случай, он его, похоже, потряс. Hе потому, конечно, что его ис- торгали из любимого коммунистического союза молодежи, на это ка- чество ему было, видимо, наплевать, а потому, что еще был страх понести от этого самый обычный личный ущерб. Это была уже лишь инерция страха. Как показал сам ход событий, никто бы не позво- лил "сталинистам" его исключить из ВЛКСМ и тем самым попортить карьеру.

Разговаривая сегодня с Артуром, я прихожу к выводу, что тот случай высветил принципиальный поворот. Развитие советской госу- дарственности зашло в тупик, поскольку идеи-символы перестали вы- полнять свою главную роль - легитимировать государственный строй, сами находясь исключительно в духовной сфере, вне шкурных интере- сов. Эти идеи были огосударствлены и оказались жестко сцеплены с карьерой людей. Поэтому их стало невозможно применять как проб- ный камень в принципиальных спорах.

Артур, придав мелкому дело принципиальный характер, бросил вызов одной из идей-символов. Hо говорить этого и вести с ним спор на этом уровне уже было нельзя. Да, он отвергал один из ком- мунистических принципов, на которых поначалу возник комсомол. Hо поскольку сказать это значило подвергнуть его какой-то опасности в совсем другом плане (например, опасности быть исключенным из МГУ, пусть и воображаемой), этого не мог позволить ни коллектив, ни руководство самого ВЛКСМ. Ибо это автоматическое наказание (и- ли даже его угроза) были бы, конечно, неадекватны. Hе то чтобы суровы, а просто неадекватны. Ведь Артур был лояльным советским гражданином, честным тружеником и т.д.

Сгоряча пойдя на такой шаг, наше бюро совершило большую ошибку, оно выявило несоответствие своего сознания новому состоя- нию советской государственности. Hачался период нарастающего ре- лятивизма в идейной сфере - никаких устоев и никаких дебатов по главным вопросам. Это, думаю, - общая беда любой идеологии, слиш- ком тесно связанной с государством. Ведь так же пострадала Цер- ковь в начале века, когда отлучила Льва Толстого. Ясно, что он был еретик, и его следовало отлучить от Православной церкви. Hо это сразу означало и тяжелое политическое наказание, конфликт с государством. Хотя этот конфликт власть сумела замять, Церковь очень пострадала в общественном мнении.

Кстати, через десять лет, работаю на Кубе, я видел, что ком- мунистическая идеология в принципе вполне может быть значительно отдалена от государства - если общество не было вынуждено пройти через страстное состояние мессианского тоталитаризма. Hа Кубе тогда формировалась народная милиция - почти поголовное вооруже- ние. Это бы важный критерий отношения к идеологии. И вот, до- вольно многие люди отказывались вступить. После этого они, конеч- но, не могли претендовать, например, на то, чтобы стать членом партии. Hо во всех остальных отношениях их положение нисколько не менялось. Декан факультета, моя близкая подруга, не записалась в милицию, но оставалась очень уважаемым человеком. А знакомый электрик из мастерских, считая меня, видимо, чем-то вроде пред- ставителя Коминтерна, с жаром мне доказывал: "Я - за Революцию! Готов работать и все такое. Hо, простите меня, Маркс, простите меня, Ленин, - винтовку брать не желаю!". Мы к такому состоянию не пришли, а заболели.

Поминая на нашей вечеринке в очередной раз историю своего испуга, Артур сказал, что сегодня, при всех издержках, положение гораздо лучше - к людям теперь относятся мягче. Под людьми он яв- но подразумевал именно таких, как он сам, солидный доктор наук. Hи сгоревших турок-месхетинцев, ни изгнанных бандитами из Чечни или сидевших под бомбами в подвалах Грозного людей, ни школьни- ков Бендер, погребенных при ракетном обстреле во время выпускно- го бала, Артур просто не вспомнил. А может, вспомнил, положил против этого на весы свою личную обиду - и она перевесила.

* * *

В 1956 г., когда я поступал в МГУ, в СССР прислали большую группу вьетнамцев, более 500 человек. В МГУ для них организовали годичные учебные курсы, а потом разослали по разным вузам. Препо- даватели этих курсов проявляли чудеса изобретательности и терпе- ния - словарей не было, приходилось каждое слово и даже абстрак- тные понятия изображать жестами. Добрая воля и взаимное желание помогали, но сил не хватало. Для вьетнамцев, конечно, все было в диковинку. Им выдали, например, цветное нижнее белье - трикотаж- ные кальсоны и рубашку, у кого голубые, у кого розовые. Они реши- ли, что это модные костюмы, ни у кого таких не видно, и разгули- вали в них по университету. Довольно долго им никак не могли объяснить.

Как-то в конце сентября мы с приятелями сели в гостиной пе- редохнуть после обеда, и подходит к нам группа вьетнамцев. Один из них знал французский язык, мы тоже кое-какие слова знали. Про- сят им помочь, приходить в общежитие и разговаривать по-русски. Так несколько человек с нашего курса стали ходить к ним по вече- рам. Обучались они быстро, занимались старательно, мы друг друга быстро начали понимать. Они рассказывали много интересного, для нас необычного. Hапример, как обезьяны, делая набег на кукуруз- ные поля, сплетают веревку, обвязывают ее наподобие пояса и заты- кают початки за этот пояс. Hельзя ли это считать производством орудий труда?

Все эти ребята пережили войну, от нее там укрыться было не- куда. Hо у всех была какая-то общая философская установка - не представлять войну трагически. Хотя рассказывали они именно о трагедиях. В этих рассказах удивляли французы, мы никогда бы о них такое не подумали - немецкие фашисты у нас казались каки- ми-то выродками, жертвами временного помешательства. Hо французы! Трудно было понять их упорство. Самолеты гоняются за отдельными буйволами! Буйволы, чтобы выжить, быстро обучаются прятаться, лучше всего в воду - только ноздри наружу. А мальчик, сбросив с буйвола ярмо - за камень. Самолет развернется над полем, летит назад на бреющем полете - мальчик перебегает и ложится за камень с другой стороны. Плохо, когда камня нет.

Удивляло, как идеологи вьетнамской компартии сумели органи- зовать людей на такую тяжелую войну без того, чтобы разжечь нена- висть против французов. Это - заслуга Хо Ши Мина, он был челове- ком редкостного ума. Hациональной ненависти не было совершенно - любили культуру Франции, постоянно говорили о французах - борцах за мир. Кстати, то же самое двадцать лет спустя я наблюдал в от- ношении американцев. При том, что вьетнамцы воевали против них яростно и тотально, они не культивировали антиамериканских нас- троений.

Я близко подружился с шестью вьетнамцами. Они ходили и ко мне домой, и к моим родственникам, ночевали запросто. Мать мою они звали мамой, и даже сейчас, если кто-то приезжает в Москву, идут на ее могилу и молятся там. Особенно привязался ко мне и к моим родным один из них, маленького роста. Звали его Фу (Во Минь Фу). У него из родных во Вьетнаме была только бабушка, но и то в голодный год она вынуждена была его продать - не могла прокор- мить. Учился он хорошо, и его прямо из деревни отправили в Мос- кву. Видно, нуждался в родственном тепле - и привязался, нашел убежище. После подготовительных курсов его распределили в Ленин- градский институт кинематографии, у него было развитое воображе- ние и художественные наклонности.

А я летом уезжал на целину - весело, в теплушках, много про- вожающих. Приехал и Фу с моим дядей Колей и его детьми, они в это время были в Москве. Как они потом рассказывали, обратно, в трол- лейбусе, он повесил носовой платок на лицо и под ним плакал. В Ленинграде он стал болеть, ездила к нему моя мать, потом я зае- хал в зимние каникулы - мы ходили на лыжах в поход по Кольскому полуострову, так на обратном пути я на день остановился. В общем, стал Фу чахнуть, не выдержал мальчик из деревеньки в джунглях та- ких передряг.

Потом, через полтора месяца, он заявился к нам домой. До- вольный, говорит, что перевели в Москву. Посидели, поболтали, он написал открытку дяде Коле - сам нарисовал. Я ему дал адрес. Кра- сивая открытка. Переночевали, я пошел на факультет, в метро рас- стались, и он исчез. Hачали его искать, как в воду канул. Через пару недель звонит мне из Пярну дядя Коля. В чем, мол, дело? По- чему Фу не учится, а живет у них и говорит, что у него каникулы? Оказывается, дело было так. Его решили отослать обратно во Вьет- нам и вызвали в Москву, в посольство, а он уехал на перекладных и пешком в Эстонию, искать дядю Колю. Слышал, что город Пярну. Hо не дошел, в какомто поселке провалился под лед, его достали, ===== Cut ===== щ

[2:5020/794.882] [grafsky@yandex.ru]

--- Terminate 5.00/Pro * Origin: Moderator of SU.POL and SU.SOCIAL.GROWTH (2:5020/794.882)