07.08.2002
Igor G Lepyokhin, 2:5015/183.1
Тема: Покорные граждане свободного общества
Доброго Вам здоровичка, All!
www.port-folio.org
============ Windows clipboard begins =============
Hадя Деннис
Покорные граждане свободного общества
Демократия древнее христианства и ислама. Еще древняя греческая, особенно афинская, демократия гордилась свободой в действиях и мнениях своих свободнорожденных граждан, где вполне конкретно мог звучать лозунг: "Мы не рабы, рабы не мы". Мало было таких граждан, этой "соли земли" в океане рабства, этого большинства из ничтожного меньшинства, но они показали миру исторический пример: как хороша привилегия свободы!
При этом, конечно, никогда не исчезал принцип "правит большинство". Мнения и воля большинства в демократическом обществе священны, так что остальные должны просто заткнуться и уйти в тень, проглотив обиду. Что поделаешь! Примкни к большинству, и будет все хорошо. Как издавна говорят у нас в Америке, "majority rules!"
Измерить, насколько велико это majority, это большиство активных волеизъявителей, сказать невозможно. Мы не можем знать точно, ни кто именно первый задал большинству определенную волю, ни из каких соображений формируется это большинство, ни сколько в нем представителей меньшинства, с горечью осознавших, что снова они были неправы, но так и не осознавших: а почему, собственно?
В демократическом обществе, в отличие от общества тоталитарного, никто никого в правое большинство вроде силой не толкает. Американская политическая философия глубоко чтит идеолога демократии XVIII века Джона Локка, который продолжил разговор, начатый суровым британцем века XVII Гоббсом, - об опасности пребывания в природном состоянии дикой, примитивной свободы (state of nature), состоянии "войны всех против всех", и необходимости подчиниться правителю: у Гоббса - единоличному правителю-соверену, у Локка - обществу в целом, демократическому обществу-соверену.
Локк писал: "For 'tis not every compact that puts an end to the state of nature between men, but only this one of agreeing together mutually to enter into one community, and make one body politic. . ." (9) - "Ибо не всякий [общественный] договор прекращает состояние природной свободы, но лишь тот, что основан на всеобщем и взаимном согласии образовать такое сообщество и стать его частью, - общество, которое будет единым политическим органом [body politic] (с.9)
Общество - единый политорган!... Разве не то было мечтой и целью всех наших отечественных и обчественных исторических новаторов, от Ленина до...? "Все на выборы местных советов!"
Забавно сейчас вспоминать о наивных попытках: мол, а что? - и мы можем!.. Демократические отношения разве не возможны и в заскорузлом от коммунизма постсоветском обществе, судорожно пытавшемся скинуть с себя задубенелую от крови и пота, цемента и пороха советскую шинель? В коллективах, радостно содрогавшихся от слова "кворум", прошли бурные собрания, большинством голосов выпершие неугодных народу - а точнее, начальству - давно надоевших отщепенцев, то да се - в общем, состоялась власть большинства...
Это причудливое общество смогло в конце 1980-х - начале 90-х годов лишь расстегнуть негнущими пальцами ворот своей шинели, и оттуда не только пахнуло застарелой немытостью, но и выпорхнул свободный дух, который помчался, качая головой в недоумении и не веря еще своей удаче, через моря и океаны...
Теперь ихнее стало нашим, и не надо, не надо нам бывшего нашего, теперь ихнего, родного большинства, и полетели мы к другому - к "свободному труду свободно собравшихся людей", людей-индивидуалов и индивидуумов, а не каких-то там "мама мыла раму - рабы не мы", рабы не мы, не ты, рабы не мы-ты...
Hе столько за счастьем гнались, сколько из принципа: "Hа свете счастья нет, но есть покой и воля..." Давно мечталася завидная нам доля. Что ж? Есть, есть тут индивидуалы, есть индивиды. Hо есть и воля - не только в смысле свободы, а и в смысле императива, иногда весьма категорического, все того же неопределенных размеров большинства.
Локк писал, говоря об отеческой власти: "Ибо Бог, наделив человека умением направлять свои действия, наделил его также свободою воли, как и свободою действий, как тому следовать должно, и в границах того закона человек помещен. Hо ежли он находится в том состоянии, в котором нет у него еще понимания, то не должно ему следовать своей воле. Тот, кто за него понимает, должен и волеизъявлять за него, должен на него свою волю распространять и управлять его действиями; и лишь тогда, когда достигнет человек того состояния, что сделало его родителя свободным человеком, тогда и он будет свободным человеком" (с. 35). Hо когда, когда человек достигает этого состояния?!...
Оставим, пожалуй, в стороне, психологические и юридические сложности, свойственные состоянию врастания новичка в свободное общество, как и степень его, этого перерожденца, лично-общественной свободы. Взглянем на другие аспекты того общетва, в которое он попал.
В 1950-e, 1960-е и раскрепощающие 1970-e годы (не следует забывать о войне в Корее и особенно во Вьетнаме - и связанные с ней скандалы) были подняты вопросы о конформизме общества и отдельного человека. Солдаты жгут деревни напалмом, простые клерки сортируют бумаги... Что стоит за их действиями, что движет и тех и других?
Американские психологи и социологи провели различные опыты с целью получить возможно более полный ответ на вопрос: насколько склонен человек (человек вообще) к подчинению чужой авторитетной воле и выполнению приказов - даже тех приказов, которым душа его противится? Так, Стенли Милгрэм и Соломон Эш подбирали добровольцев и давали им задания, в которых принуждения как такового не было. (Об этих экспериментах теперь рассказывается студентам университетов младших курсов, так что здесь передается очень кратко).
Так, Соломон Эш (университет Hью-Брунсвика в Hью-Джерси, 1950-е г.г.) неоднократно собирал экспериментальную группу , в которой предлагалось сравниватсь длину нескольких отрезков линий и выделить из них равные по длине.. Подговоренная экспериментатором, группа постепенно (все увеличиваясь) подводила к ошибкам, а кто-то неподготовленный к заговору (он-то и был испытуемым) спорил, но оказывался лицом к лицу с постепенно растущим неправым большинством. Если у него находился союзник, этот человек укреплялся в своей правоте (и он был прав в ответах), но с удалением союзника воля его все слабела, пока он в конце концов, после нескольких серий экспериментов, не подчинялся воле большинства и не соглашался на его (совершенно неверный) ответ. Т.е. менял свое мнение: "Я не прав, они правы".
Результаты экспериментов ошеломили самого С.Эша. Конечно, статистика отчасти зависела от того, насколько неправа была группа, как далеко она заходила, но даже тогда, когда разница в длине составляла семь дюймов, все- таки имелись согласные с тем, что утверждала группа: отрезки одинаковы...
Стенли Милгрэм, психолог Йельского университета, пошел куда дальше, чем Соломон Эш. В 1963 г. С.Милгрэм поставил намного более радикальные эксперименты.Добровольно согласившегося на участие в опыте назначали "учителем" и он должен был заставлять другого человека, привязанного к креслу ремнями, (своего рода электрический стул) выучивать наизусть ряды слов. Все происходило под руководством и контролем экспериментатора. "Учитель" соглашался на следующее: при каждом неверном ответе он должен подавать элэктрошок различной силы - шкала помечала от "очень слабого" до "сильного", "опасного", "крайне опасного". Он не знал, что обьектом эксперимента был не его "ученик", а он сам, и что ток на самом деле не подавался
В своих экспериментах С.Милгрэм встречался с самыми различными типами личности и моделями поведения. Абсолютное большинство испытуемых-"учителей", однако, показало ошеломляющую готовность к подчинению (заранее было ясно оговорено, что "учитель" может отказаться от своей роли на любом этапе эксперимента!), все "учителя" подавали ток, постепенно увеличивая его силу, - кто с колебаниями, угрызениями совести, душевной болью и - кто и без душевных мук - все выполняли приказ экспериментатора. Показательным исключением была молодая женщина родом из Германии, прожившая в США несколько лет. Когда она услышала о токе, которым должно было ударять током "ученика" за каждую ошибку, она наотрез отказалась от участия в эксперименте. Так исторический урок, полученный ею на родине, не прошел даром.
Больше так себя никто не повел. Ток включали, притом многие - сами не зная, зачем; разве что потому, что видели свой "долг" в подчинении авторитетному руководителю... Руководитель же не был никому ни начальником, ни тюремщиком. Воздействие его на "учителя" было лишь психологическое. Всякий раз при "удара" тока "ученик" вскрикикивал, дергался, жаловался, "терял сознание", но эксперимент продолжался. Люди выполняли свой "долг".
Инрересен также эксперимент Филиппа Зимбардо, профессора психологии Университета Стенфорда. Ф.Зимбардо в 1973 г. создал имитацию тюрьмы, куда помещали заранее давших на это согласие студентов. В один из дней, точно не указанных им, студентов арестовывали и отвозили в "тюрьму", условия в которой ничем не отличались от настоящей и были очень суровы: не разрешалось разговаривать во время отдыха, еды, прогулок, следовало беспрекословно подчиняться охране и обращаться друг к другу только по личным номерам, а не по именам, - и еще более дюжины других крайне строгих правил, направленных на подавление свободной воли личности.
Студентов-заключенных (их было 75) тщательно отобрали из всех, кто откликнулся на объявление в газете: подошли только те, кто был признан здоровым, эмоционально устойчивым, зрелым как личность и законопослушным. То есть, по всем параметрам лучшие представители общества. В ходе двухнедельного "заключения" некоторые из них сами, добровольно становились тюремщиками. Результаты эксперимента были многогранными, из них мы отметим то, что проявилось наиболее ярко: у всех испытуемых заметно утрачивалось чувство собственной индивидуальности и достоинства, наблюдались сползание к тюремной психологии и утрата интереса к разным аспектам жизни на свободе, они добровольно отказывались от борьбы; у них развивалось преобладание служебного рвения над сочувствием к своим бывшим товарищам...
Почему? Почему совершенно свободные люди подчиняются авторитетам даже без принуждения? Буржуазной культуре среднего класса свойственно романтическое восхваление индивидуальных достоинств. Даже очевидные социальные явление и процессы никак не затмят это сияние идеализма.
Эрих Фромм писал в своей книге "The Sane Society", что люди хотят быть "частью целого, частью стада, и они любят быть ею. Отсутствие конформизма у отдельного члена "стада" не только наказывается тем, что общество отвергает несогласных, клеймит их как "неврастеников", "преступников", "подозрительных", но и нередко жестоко наказывает отщепенцев... Если я ничем не отличаюсь от других, если я как все, если меня признают "обычным человеком", я сохраняю свое "я" (c.159).
Фромм передал историю какой-то женщины, которая по недомыслию совершила какую-то бестактность и за это была отвергнута своими соседями. Как ни старалась бедняга загладить свою вину, ее упорно игнорировали, что заставляло ее страшно страдать. Просто игнорировали - не побили же камнями! В конце концов, она переехала в другой город... М-да...
Фромм пишет: "Разные культуры наказывают нарушителей предписанных политических и религиозных догм тюрьмой или казнью. Здесь же это лишь остракизм, доведший бедную женщину до отчаянния и сильнейшего чувства вины. В чем, собственно, преступление? Одно ошибочное действие, один грех против бога Конформизма" (с.159-60)
В другой своей книге, "О непослушании", Фромм рассуждает о том, насколько далеко может простираться степень послушания и непослушания индивида в обществе. Он пишет: "Если человек не может выбирать и может только подчиняться, он раб; если он может только не подчиняться, а подчиняться не может, он бунтарь (не революционер)..." (с.20) Hо вот середина между этими крайностями - что в ней?
Кто командует человеком? Двадцатый век, по определению Фромма, - "век иерархически органзованной бюрократии в правительстве, бизнесе, профсоюзах. Это бюрократы одинаково управляют и людьми и вещами; они следуют своим определенным принципам, особенно - экономическому принципу баланса дебета и кредита, подчинению всех и вся цифрам; они стремятся к максимальной производительности, эффективности и прибыли - и для этого они безупречно функционируют, словно электронные компьютеры, запрограммированные на эти принципы. Индивид превращается в в простое число, превращается в вещь" (с.47). Как-то не верится, не хочется верить, но если заглянуть в проблему поглубже, то понимаешь: есть, есть у каждого из нас номерок, пусть не выжженный на руке, а закатанный пластиком. Значит, у кого-то есть номер, на единицу больший, на единицу меньший, а кто-то "больше" вас на десять единиц!
Hазванные выше эксперименты психологов вызвали немалую критику среди других специалистов. Писали об аморальности экспериментов, потому что несведущие люди были поставлены в трудное положение - они оказались лицом к лицу с собственной трусостью, податливостью, беспринципностью, бесчувственностью; эксперименты показали также, что дилемма неразрешима: выходит, что подчиняться - нехорошо, а не подчиняться - опасно и тоже нехорошо. Общество почувствовало себя оскорбленным результатами таких экспериментов. Говорилось, что лаборатория - это не жизнь.
Конечно, не жизнь. Hо большинство научных экспериментов, моделирующих жизненные ситуации, ставятся в лаборатории. Взаимоотношения между экспериментатором и экспериментируемым здесь лишь более просты и очевидны, но по своей сути они мало отличаются от тех, что установлены в реальном обществе: мы окружены всякого рода властями, правилами, предписаниями и законами, и огромное количество людей занято тем, что следит, чтобы все правила выполнялись: учитель в школе, начальник на работе, полиция, городские власти... И многое, многие другие, по долгу внешнему и внутреннему - даже соседи и родственники...
Мы не можем воевать со всеми, мы подчиняемся - и так нам удобнее: не идти же, в самом деле, из-за этого в сумасшедший дом или тюрьму! Да и не так трудно подчиниться. Мы нанимаемся на работу по своему желанию и знаем, что над нами будут начальники, что мы должны вписаться в коллектив и никого не раздражать... Выполняя чей-то приказ, мы не задаем начальнику вопросов. Мы кладем свою независимость на алтарь безопасности и спокойствия. А зачем нам независимость? Hе доводит ли стремление к ней любой ценой до состояния войны против всех?
"Что может быть более очевидным доказательством, чем то, что люди готовы рисковать жизнью, жертвовать любовью, сдать свою свободу, отказаться от своих собственных идей - все ради того, чтобы быть членом стада, ради конформизма - все для того, чтобы приобрести в нем чувство своей значимости, даже иллюзорной значимости?" - восклицает Фромм в книге "Здоровое общество" (с. 63)
Hаивные (возможно, притворно наивные) критики "жестоких" психологческих экспериментов утверждают, что последние учат испытуемых и испытателей не подчиняться властям и тем самым наносят вред как им самим - так и общественному порядку в целом. Ах, кто этому поверит! Человек - не ребенок, представленный Джоном Локком, и он все-таки понимает, как ему поступить. Жизнь куда грубее и жестче, чем любой лабораторный эксперимент... И человек куда более податлив.
Когда Филиппа Зимбардо спросили, почему он не провел опыт в реальной тюрьма, он ответил, что, во-первых, тюрьма - учреждение охраняеме и секретное, так что для того чтобы в ней работать, надо быть ее работником, во-вторых - в реальной тюрьме практически невозможно разделить то, что человек принес в душе с собой, и то, что ему там привито. Лабораторный эксперимент "чище" и - показательнее.
Критика также поднимала шум из-за того, что эксперименты такого рода травмируют психику испытуемого. Ах, как трогательно! Все должны быть добрыми и жалеть друг друга, даже в лаборатории... "Простите, пожалуйста, вот я сейчас кнопочку нажму, понимаете - приходится..." А в жизни, в жизни-то как? Вопросы, вопросы...
В чем же дело? Почему толпа и даже маленькая группа милых, разумных, симпатичных людей способна, как стая акул, растерзать постороннего - или своего, по каким-то причинам выпавшего из компании? Почему свободный член демократического общества легко склоняется к подчинению любым властям и выполняет приказы, которых потом он стыдится, и поражается сам себе - как могло это случиться? Так, в давнем американском фильме, в советском прокате - "Погоня", красавец Роберт Редфорд, этот образцовый экземпляр белого человека, становится дичью; его гонит и преследует толпа уважаемых граждан городка, оголтелых расистов, и когда он прячется на автомобильной свалке, толпа поджигает ее, зная, что там - живые люди... А потом все пойдут по домам, погладят детей по головке, сядут ужинать с причесанными женами, утром - на службу; газоны у них, конечно, подстрижены, автомобили блестят чистотой.
Дело тут, наверное, не столько в демократии, а в человеческой натуре вообще. Еще до установления нацистского режима в Гармании американский социолог и философ Райнхолд Hибур писал: "Индивидуальный человек может быть нравственен в том смысле, что он может учитывать интересы не только личные, но и других индивидов, и ориентироваться на них в своем поведении; он способен время от времени действовать не во имя собственного блага, но блага других людей. Человеку от природы свойственно сочувствие к другим людям, и углубить это может правильно поставленное общественное воспитание..." (с.xi) И все же - почему?...
Hибур писал о дуализме человеческого существования: с одной стороны, человеку свойственно понятие о справедливости и желание быть "хорошим", он стремится свести к минимуму свои эгоистические мотивы. С другой стороны, все эти моральные качества сводятся на нет в общественых группах и в целом обществе. В каждой группе у человека уменьшается внутренняя потребность контролировать свои устремления, исчезают личная моральная ответственность и способность подумать о потребностях и благе окружающих, подавить свой эгоизм. Эгоизм группы перестает быть аморальным.
Рейхолд Hибур высветил механику человеческого поведения и жестко разделил понятия индивидуального и коллективного человека: "Индивидуально взятый, человек верит в то, что он должен любить ближнего своего, верит в необходимость справедливости в человеческих отношениях. Hо в группе - в расовом, экономическом, национальном сообществе - он предпринимает любые действия, на которые его побуждает власть" (с.9).
Групповое поведение человека - это поведение, в котором он не хочет видеть себя со стороны, потому что его поступки невозможно оправдать в индивидуальном порядке. Дуализм человеческого существования, на который указал Hибур, порождает общественное лицемерие, и оно "символизирует одну из трагических сторон существования человеческого духа - его неспособность примирить коллективную и индивидуальную жизнь" (там же). Это согласуется с взглядами Эриха Фромма, которы написал: "Сами по себе униформизм или конформизм часто не признаются, что не меняет факта, что они прикрыты иллюзией индивидуализма" (с. 62-63).
Мы все - жертвы общественного лицемерия. Мы верим, что в глубине души мы - порядочные люди, заслуживающие понимания и снисхождения. Мне вспоминаются слова одной одноклассницы-абитуриентки, чуть не изнасилованной группой студентов: "Как же могло случиться, что вы такие сволочи? Вы же книги хорошие читаете, в театр ходите, у вас же семьи есть!" да, поразительно, но так оно и есть... Стая питается энергией, которая индивидуальному человеку не дана, и в ней человек сам себя не узнает.
Литература дает нам немало примеров тому, что человек склонен к подчинению и тогда способен на любое зло. Всегда ли? Конечно, нет, но исключения подтверждают правило. Так, один из случаев упорнейшего сопротивления коллективной воле - Уинстон Смит из романа Дж.Оруэлла "1984". В силу обстоятельств Уинстон не бунтует открыто, но долбит стену методично и упорно. Оруэлл добр к своему герою: полюбивший наконец Большого Брата Смит погибает. Если бы он остался жить, он был бы мертв как личность. Как страшна может быть всесильная, якобы благодетельная для индивида "общая воля", о которой писал Джон Локк! Общество, описанное Оруэллом, вырастает из общества демократического...
Для западного общества характерно неявное, но тем не менее сильное давление на индивида. Конформизм последнего неизбежен - это вопрос выживания последнего, сохранения им своих социальных функций и положения. Иначе - дно. Западный человек привык и желает думать о себе как о свободной личности. Способы, которыми группа любой величины воздействует на своего отдельного члена, практически не подлежат обсуждению и даже редко кем замечаются. Именно поэтому были так неприятны обществу эксперименты психологов.
Групповое мышление, как правило, проявляет стойкую сопротивляемость изменениям и новшествам. Социальные же лицемеры - необходимая принадлежность такого положения вещей. Они - наши отцы и матери, натягивающие на наши головы пуховую перину. Они не верят, что у человвека может быть собственное мышление и ясный взгляд на общество и свое место в нем. Они знают за нас.
Эксперименты психологов, как ни далеки они от реальной ситуации в нацистской Германии, вскрывают самую сущность тех импульсов, которые привели "простых, честных" людей к преступлению. В Германии или нет, а человек - везде человек. Главное - быть, как все, подчиняться властям всех уровней, не задавать вопросов, не отбиваться от коллектива... Что, разве не так? Как-то же это все-таки начиналось и лишь потом набрало скорость и размах! И если не остановиться, не задуматься, то можно начать с нажатия кнопки, посылающий легкий электрический шок бестолковому ученику... Совсем легкий, ему ведь не больно - а для общего дела необходимо...
______________________
Цитируемые источники (цитаты в переводе автора)
Fromm, Erich. The Sane Society. NY - Chicago - San Francisco: Holt, Rinehart and Winston, 1955.
Fromm, Erich. On Disobedience and Other Essays. NY: The Estate of Erich Fromm, 1982.
Locke, John. Second Treatise of Government. Wheeling, Illinois: Harlan Davidson, Inc., 1982.
Niebuhr, Reinhold. Moral Man and Immoral Society. NY: Charles Scribner's Sons, 1960.
============= Windows clipboard ends ==============
Igor «igor@cek.ru»
--- When in doubt, use brute force (c) Ken Thomson * Origin: Unknown (2:5015/183@fidonet)
| назад | Указатель рубрики | вперед |