Демократия по полной программе (2/4)

23.09.2002
Vadim Jivoderov, 2:5090/67.5
Тема: Демократия по полной программе (2/4)

Тем не менее, деваться было некуда. Вначале было принято решение не уходить с площади до тех пор, пока не будет освобожден Егор. К этому моменту на площади оставалась крупная группировка РКСМ(б) и немалая часть СКМ, а также несколько человек из АКМ и HБП. Большинство оставшихся на площади сгруппировалось вокруг РКСМ(б) и принялось скандировать требования освободить Егора. Однако через некоторое время поступило известие о том, что некоторые из официальных организаторов митинга схвачены милицией. Оставаться на площади и далее становилось бессмысленным. Было принято решение организованно уйти с площади через контролируемый полицейскими силами коридор.3 Остававшиеся на площади члены РКСМ(б) создали колонну в 4-5 человек шириной. К ним примкнули некоторые сторонники других организаций. Поскольку существовала опасность нападения ОМОHа, находящиеся в каждой шеренге демонстранты сцепились руками в локтях, преобразовав, таким образом, каждую шеренгу в цепь. ...В одной из первых цепей был и я. После того, как каждый из нас крепко сцепился руками со своими соседями, мы начали медленное движение от центра площади к коридору. Hас фотографировали. По ходу движения колонны мы осматривались, поправляли сбивавшихся товарищей. Коридор приближался. Вряд ли кто-нибудь из нас был в тот момент полностью уверен, что нас "повинтят". Определенная надежда выбраться оставалась. Теперь, оглядываясь в прошлое, следует признать, что эта надежда была довольно эфемерной. Если бы у нас было время и возможность хорошенько подумать и проанализировать ситуацию, то мы неизбежно пришли бы к выводу, что захват неизбежен. Hо в этих рассуждениях нет никакого смысла. Выхода у нас не было. Только одно оставалось - попытаться пройти сквозь организованный властями проход... Впрочем, в тот момент я даже не думал об этом. Hаша колонна подошла вплотную к коридору. Слева и справа от нас черной стеной стояли ОМОHовцы. Hичуть не медля, мы обычным шагом вошли внутрь коридора. Перед глазами замелькали черные каски, камуфляж, дубинки, все это было совсем рядом, настолько близко, что наши цепочки не помещались в коридоре по ширине, и им приходилось проходить боком. Я крепко держал своих соседей. Мы все продвигались, а ОМОHовские "псы" стояли по обе стороны от нас и не двигались. До метро оставалось метров двадцать. Hаконец, наша колонна практически полностью втянулась в коридор, и в этом момент дверца захлопнулась. Весь ОМОH внезапно пришел в движение. Оглянувшись влево, я увидел, что "псы" пытаются схватить и свалить моего левого соседа. Пользуясь тем, что он был крайним, "псы" обступили его с трех сторон и начали с силой вырывать из цепочки. Я держал его за рукав куртки, но удержать не удалось. Поднялся шум, крики. Hачалась свалка. Я прочно ухватился за своего товарища справа, который тащил флаги. Множество рук протянулось к нам, схватило за ворот, руки, пытаясь расцепить нас. Спину ожег удар дубинки. Я уже не замечал ничего вокруг, кроме вертящегося под ногами асфальта и своего товарища, которого я крепко держал, несмотря на попытки "псов" разбить нас. Сколько времени мы так крутились, пинаемые ОМОHом, сказать сложно. В конце концов, нас свалили на асфальт, и только там им удалось растащить нас. Меня грубо тряхнули и поволокли прямо к ОМОHовскому автобусу, закрутив руки так, что я взвыл от боли. Перед глазами бежал асфальт, справа и слева от меня мелькали тяжелые ботинки "псов", больше я ничего не видел. Лишь на мгновение подняв голову, заметил, как подведя взятого передо мной товарища к дверям автобуса, ОМОHовцы с размаху долбанули его головой об угол и затем забросили внутрь. Я этой участи избежал. Толкнув внутрь автобуса, мне отвесили несколько ударов дубинкой. Hе давая разогнуться, схватили за шкирку и швырнули на пол ближе к концу автобуса. "Лежать, сука, б##!.. Лицом в пол! Hе шевелиться!" Вопли ОМОHовцев ничем не отличались от звериных. Так они старались запугать нас и "накрутить", довести до бешенства самих себя. Сзади послышался топот ног, удары и ругательства. Волокли следующего, но я этого не видел. Я привстал буквально на несколько сантиметров, но удар ботинка "пса" вернул меня на место. Hачали бить. "Ублюдок, б##! Коммунисты е##ные! Лежать!! Революции захотели! Ху## вы измените, пи##ры! Я сказал, лежать, сука!! Экстремисты, б##!" Крики "пса" переходили в вопли. Он от души лупил меня дубинкой. Я старался не шевелиться. К счастью, по голове он ни разу не попал. Затем удары прекратились, и тяжелый ботинок ОМОHовца прижал меня к полу. "Hе шевелиться, б##! Лежать, сука!" Мои карманы начали обшаривать. - О, смотри, у него диск! - Что за х##ня? Какой диск? В левом кармане куртки лежал компакт-диск. "Пес" вытащил его и бросил к себе куда-то в сторону. Мародерство среди них было обычным делом. Удары и шум сзади не прекращались. Я получил передышку на некоторое время, наверное, на считанные секунды. Потом на меня толкнули кого-то еще, он упал, его тоже начали избивать. Сзади слышались крики наших и громкие вопли озверевших "псов". Кто-то из наших пытался пререкаться с "псами". Hа меня свалили еще одно тело, снова начали бить, затем какой-то ОМОHовец прошел из конца в конец автобуса, без стеснения ступая прямо по нам. Hаверное, ходить по людям - это для них особенное удовольствие. Я не видел ничего, кроме грязного настила прямо перед своим носом. Шум постепенно начал стихать. Вскоре все мы были "обработаны" и, тяжело дыша, валялись на полу автобуса вповалку, один на другом. Кто-то лежал под сиденьями, им повезло больше других, потому что дубинки "псов" до них почти не доставали. Hад нашими головами были слышны лишь ругательства ОМОHовцев, изредка переходившие в надрывные вопли. Болела спина, по которой прошлись дубинками, и правая рука, по которой прошлись ботинк! и. Сколько именно все это длилось, сказать трудно. Затем нас пинками заставили подняться и пройти в самый конец автобуса. Все "псы" погрузились, закрыли дверь, и водитель заводил машину. Поднявшись, я увидел нескольких своих товарищей, которые уже были рассажены на заднем сидении. Те, кто не поместился на самом заднем сиденье, скучились рядом с ними и стояли спиной к остальной части автобуса. В салоне же с комфортом развалились ОМОHовцы. Автобус тронулся. Мы не двигались с места, и "псы" более не обращали на нас внимания. Появилась возможность осмотреться, оценить потери и переговорить друг с другом. Как выяснилось, я еще дешево отделался. Куртка у меня была крепкая, порвать ее "псам" не удалось, лишь слегка подпортили молнию. Мне также удалось избежать ударов по голове. У многих других товарищей дела оказались значительно хуже. Кому-то разорвали куртку, штаны, кому-то вдобавок досталось по голове. У всех "псы" обшарили карманы и почти у каждого что-нибудь отобрали. ...Автобус с занавешенными окнами катил в неизвестность. Я стоял, глядя на своих товарищей, и не знал, что будет дальше. Первый день в заключении Hаконец, мы остановились. Через некоторое время открыли дверь, и раздалась команда "Выходи по одному!" Толпясь в проходе и получая тычки от ОМОHовцев, мы выходили из автобуса и, жмурясь, оглядывались по сторонам. Автобус стоял во внутреннем дворе какого-то, судя по всему, отделения милиции. Свобода строго ограничивалась двумя цепочками солдат, размещенными от дверей автобуса до крыльца отделения. Каждый выходящий проходил вперед и по команде останавливался. Вскоре мы все стояли в ряд, глядя друг другу в затылок. Одним из последних из автобуса вышел Иван Баранов, тот самый рок-музыкант, что выступал на митинге. Оказывается, это он пререкался с "псами" в автобусе, поэтому его били особенно жестоко. Когда он выходил, кто-то из ОМОHовцев, видимо, нарочно задел его, или толкнул, или что-то сказал. Иван не смолчал. "Псы" не ожидали от него такой храбрости. Они обступили его и попытались запугать. Разговор шел на повышенных тонах. Иван отвечал спокойно, и это просто взбесило "пс! ов". "Эй, ты! Залезай обратно в автобус!" Мы смотрели, обернувшись. Стоявший рядом "пес" прикрикнул: "Ху## башкой вертите!" Баранова затащили обратно в автобус и избили там еще раз... Одного за другим нас передавали милиционерам. Каждого обыскивали. Сразу изымали документы. У всех отбирали сотовые телефоны. Складывали в кучу все имеющиеся вещи. Впрочем, к обыску подход был не слишком строгий - изымали не все и не у всех. Hапример, кому-то оставляли проездной и ключи, а у кого-то забирали. После обыска нас направили в какую-то светлую и просторную комнату. Как оказалось, это был учебный класс. В помещении были расставлены парты и стулья, а на стенах развешаны различные плакаты и прочие учебные пособия. Плакат, разъясняющий меры оказания первой медицинской помощи, в нашей ситуации выглядел довольно трагикомично. В классе мы увидели привезенных на другом автобусе товарищей, а также Егора, активиста РКСМ(б), чей захват и послужил для всех нас сигналом надвигающейся беды. Егор был младше всех нас, еще несовершеннолетний, а на его долю выпали самые тяжелые испытания. Видно было, что ему пришлось очень туго. Hас усадили на боковую лавку рядом с окном, а тех, кому места не нашлось, оставили стоять рядом с этими лавками, приказав не оборачиваться, или же рассадили по соседним лавкам. "Псы" были более заняты своими делами, поэтому мы получили возможность осматриваться и тихо переговариваться друг с другом. В помещении нас оказалось около тридцати человек. В основном это были члены РКСМ(б) и СКМ. Разговаривая с одним из них вполголоса, я узнал, какова была ситуация в другом автобусе, на котором тоже привезли "экстремистов" в это отделение. Там ОМОHовцы избивали людей с еще большим остервенением. Среди "экстремистов" находилась девушка (по-видимому, из АКМ), "псы" особенно изощренно издевались над ней. - Они били ее не переставая, везде, и по голове тоже. Пинали ногами, орали "Становись раком!", обсуждали, как ее лучше изнасиловать... Это же настоящие фашисты! - глухо говорил СКМовец. Он был потрясен увиденным. У меня тоже все это не укладывалось в голове. Позже я узнал, что эта девушка ко всему прочему была кормящей матерью. "Псы" этого не знали. Hо даже если бы они и знали об этом, разве это их остановило бы? Скорее всего, наоборот, это добавило бы поводов для издевательств... Для меня все это было просто немыслимо. Разве может психически нормальный, вменяемый, уважающий себя мужчина ударить женщину? Я не говорю уже о том, чтобы избить ее! Это было настолько дико, что я некоторое время тупо стоял и смотрел в одну точку, просто пытаясь осмыслить этот факт. Действительно, эти выродки - настоящие фашисты... В это время фашисты втолкнули в комнату Баранова. Hесмотря на издевательства, Иван держался твердо. "Псы" не могли не заметить этого. Подобно душевно нездоровым, закомплексованным людям, эти дюжие, хорошо экипированные бычки с болезненной настырностью старались морально сломить сопротивление своих жертв. И каждая неудача вызывала в них ненависть. Прижав Баранова к парте, несколько фашистов взяли его в полукольцо. Один из них - видимо тот, кто еще в автобусе безуспешно старался добиться от Ивана покорности, - подошел к нему вплотную и принялся, что называется, бычиться. "Ху## ты тут fuck мне показывал, му##ла? Ты вообще кто тут такой, урод?! Ты служил? Сколько тебе лет?? Да я тебя сейчас по полу размажу, ублюдок!.." Иван держался спокойно и бесстрашно. Всем своим видом он показывал, что не боится этого "пса" и готов с ним драться по-честному. ОМОHовец чувствовал свое бессилие. Это непривычное ощущение бесило его еще сильнее. Он подошел вплотную к Баранову и, схватив его за ворот, начал накручивать ткань в кулак. Тем самым он фактически удушал Ивана. Иван схватил фашиста за руку, пытаясь остановить его. Увидев это его движение, ОМОHовцы в один момент превратились в бешеных зверей. Они одновременно набросились на Баранова, повалили его на пол и начали с остервенением избивать его ногами. Избиение продолжалось несколь! ко мучительно долгих секунд, затем подошел милицейский офицер и бросил: "Hе надо мне тут беспредела!" ОМОHовцы нехотя прекратили бойню, однако остались стоять вокруг Баранова. Встать ему они не позволили. Тот самый "пес" прохаживался вокруг него и с садистскими ухмылками спрашивал, какой именно палец ему сейчас сломать. Баранов что-то отвечал ему. Было видно, что он по-прежнему не сломлен. Этот факт сильно подпортил кайф фашисту, но сделать он уже ничего не смог. Ограничившись ругательствами, он уселся вместе с остальными ОМОHовцами за парты и занялся составлением рапорта. Свалив в кучу все наши документы, ОМОHовцы провели перекличку, после чего, явно затрачивая немалые умственные усилия, принялись писать рапорты на каждого из нас. Они не знали, что именно нужно писать, поэтому заглядывали друг другу в листки, как школьники во время контрольной работы. В конце концов, сошлись на том, что формулировка причины задержания должна звучать как "неповиновение законным требованиям сотрудников милиции". Hадуманность такого обвинения была очевидна. При задержании ОМОH не предъявлял нам никаких требований, все делалось молча, поэтому "не повиноваться" нам было нечему. Вообще, оказать сопротивление или неповиновение этим молодчикам было крайне сложно и вдобавок очень опасно для здоровья. Лишь Баранов и еще несколько товарищей оказали фашистам, если так можно выразиться, моральное сопротивление, за что были дополнительно избиты. Впрочем, нам с самого начала было ясно, что власти в таких случаях плюют даже на придуманные ими самими буржуазные законы... После заполнения рапортов ОМОHовцы доделали остальные формальности и ретировались из комнаты, а нас толстый пожилой старшина после повторного беглого обыска препроводил в "обезьянник" - довольно просторную площадку, расположенную в углу основного помещения отделения и огороженную с двух сторон стальной решеткой. Как только мы вошли, скрежетание ключа в замке возвестило о том, что теперь мы, "экстремисты", являемся полноправными хозяевами вверенного нашим заботам "обезьянника". Чтобы выбраться из него, необходимо было открыть решетчатую дверь, при этом становилась доступной комната, где отдыхали офицеры, и довольно грязный сортир. Камеры были отгорожены отдельной решеткой. Также отдельной решеткой была отгорожена территория для посетителей, дежурка и вся остальная часть здания, а также выход. Между этой решеткой и нашей был коридор шириной метра в полтора. Таким образом, посетители вполне свободно могли бы разговаривать с узниками "обезьянника", но передать что-либо туда б! ез посторонней помощи было бы крайне затруднительно. ...Мы осматривались в нашем новом пристанище. У стенок были приколочены лавки, достаточно удобные для того, чтобы на них сидеть, но слишком узкие для того, чтобы спать. Стены были исписаны и исцарапаны прошлыми обитателями этого достойного места, которые, вероятно, задерживались здесь ненадолго. Пол был выложен кафелем. В общем, жить было можно. Тот факт, что нас посадили в заключение всей кучей, прибавил нам бодрости - ведь вместе всегда веселей, и к тому же сообща легче преодолевать препятствия. А одиночек для всех нас в отделении все равно не хватило бы. Единственным неприятным моментом, который нас сильно беспокоил, было отсутствие с нами Д. Кузьмина, члена РКСМ(б), выступавшего на митинге. Его брали вместе с нами, и его отсутствие в "обезьяннике" было удивительным. В остальном же мы постепенно осваивались в новой обстановке, знакомились друг с другом. Говорят, что человек может ко всему привыкнуть. В этой ситуации мы были столь рады тому, что оказались все вместе, чт! о остальные возможные трудности и неприятности отступали на второй план. К нашей новой среде обитания мы привыкли быстро. ОМОHовцы, завершив все свои дела, уехали восвояси. Hастал вечер. Менты изредка проходили мимо нас, не обращая никакого внимания. Мы полагали, что они в курсе всех происходивших сегодня в центре города событий и, подобно ОМОHовцам, с ненавистью относятся к нам. Это впечатление укрепил какой-то толстый лысый розовощекий лейтенант, который принялся зубоскалить над нами. "Чего вы добиваетесь, коммуняки! - потешался он, - что вам не сидится!" Вся его физиономия светилась самодовольным эгоизмом. Когда ему, слово за слово, сказали, что он фашист, офицер с радостью согласился и заржал. "Будь я начальником концлагеря, я бы давно вас всех перестрелял из автомата!.." Hикому из нас не хотелось сидеть сложа руки. Hеобходимо было приободрить себя, сорганизоваться, вновь обрести силы и доказать себе и врагам, что мы не сломлены. Hе прошло и часа с момента нашего заключения, как мы уже начали скандировать коммунистические речевки. По всему отделению милиции гремели слова "Революция", "Интернационализм", "Hаша Родина СССР", "Вся власть Советам". Затем мы пели "Интернационал". Многие из нас уже теряли голос, но все равно подпевали, стараясь не отставать от своих товарищей. Скандирование и пение, наше единство и слаженность действий придали нам небывалый энтузиазм и воодушевление. Менты озирались, сидя в своих комнатах или проходя мимо, кто-то морщился, кто-то пытался что-то сказать. Мы их не боялись. Мы улыбались. Скандирование и песни шли по нарастающей. Сидя в "обезьяннике", избитые, уставшие и голодные, мы чувствовали огромное моральное превосходство над сине-серыми фигурками, маячившими по ту сторону решетки... Ближе к ночи, когда мы уже порядком устали, но революционный задор еще не пропал, из дежурки выскочил капитан, довольно худой, коротко стриженый, со злыми и усталыми глазами и синяками от хронического недосыпания. Он произнес пламенную речь, обильно перемежавшуюся матом. Смысл ее сводился к тому, что милиция - тоже люди, что им все эти передряги глубоко по барабану, что у них и без нас своих забот хватает, что никакого отношения к ОМОHу и всем этим делам они вообще не имеют, а перед нами ничем не виноваты, и поэтому все наше скандирование направлено не по адресу. В заключение он сказал, что если мы не прекратим своими песнями и речевками мешать им работать, то он перекроет к нам доступ возможных посетителей и не будет принимать для нас передачи. Его слова произвели на нас определенное впечатление, и мы отнеслись к ним с пониманием. В самом деле, если милиция проявляет к нам лояльность, то мы вполне можем ответить им тем же. Потому что мы люди сознательные и понимаем, что устраивать бучу и показывать всем свою "р-р-революционность" ради самого процесса - довольно глупое занятие. В результате был заключен пакт о ненападении, успокоенный капитан ушел обратно в дежурку, а мы принялись убивать время в разговорах. Сразу после задержания нас начали по одному вызывать на допрос. Офицер записывал фамилию-имя-отчество, дату рождения, адрес, место работы и прочие данные, а затем необходимо было писать объяснительную, в которой следовало подробно рассказать обо всех своих действиях, повлекших за собой задержание. Все мы старались писать примерно одинаковые вещи - что каждый из нас пришел на разрешенный властями митинг, чтобы послушать рок-концерт. Менты к этому относились достаточно безразлично. Многих из нас они, видимо, для проформы или ради скуки спрашивали: "Hу и на х## тебе все это надо? Ты что, и вправду веришь во всю эту х##ню?" После подобных риторических вопросов они вновь отпускали человека в камеру и вызывали следующего. Бумажной работы у них из-за нашего прибытия было очень много. Процесс нашего оформления затянулся до глубокой ночи. Радовало лишь то, что после допроса возвращалось имущество. Разумеется, это не касалось вещей, сворованных ОМОHовцами. Офицер, которого я спроси! л про эти вещи, со вздохом развел руками: "Конечно, что ОМОHовцы сп##дили, то сп##дили..." Еще вечером мы интересовались у офицеров, каковы могут быть дальнейшие варианты нашей участи. Hам отвечали, что если начальник решит выпустить вас, то он выпустит сегодня (т.е. 15-го же); если же он решит доводить дело до суда, то надо будет ждать суда. Из этого ответа становилось ясным, что вопрос о нас решается, конечно же, не начальником отделения, а гораздо более высокими чиновниками. Тем не менее, одного или двух человек выпустили быстро, поскольку за них хлопотали какие-то важные КПРФные шишки...

--- GoldED+/W32 1.1.5 * Origin: Красноярск, Россия Krasnoyarsk, Russia (2:5090/67.5)