Критиковать - так критиковать

04.10.2004
Boris Paleev, 2:5020/113
Тема: Критиковать - так критиковать

Hello All!

Русский Журнал / Перевод / www.russ.ru/perevod/20040927.html

Критиковать - так критиковать Карлин Романо

Дата публикации: 27 Сентября 2004

Hападки на "суверенитет": долго ли проживет это понятие? Слово на букву "С" всюду сеет хаос. Иракские террористы убивают сотни американцев и иракцев, протестуя против нарушения их суверенитета Великим Сатаной. Одни африканцы режут других, потому что проведенные европейцами "суверенные" границы не совпадают с границами расселения племен.

Сербы и албанцы, ирландцы и британцы, индийцы и пакистанцы, армяне и азербайджанцы, русские и чеченцы, грузины и абхазы, французы и корсиканцы, испанцы и баски, мексиканцы и сапатисты, курды и турки (не говоря уже о курдах и иракцах, а также курдах и сирийцах), китайцы и тайваньцы (а также китайцы и тибетцы, китайцы и южнокорейцы, китайцы и русские, китайцы и индийцы...) - все они готовы биться насмерть из-за проблемы суверенитета.

И это еще не все. В США уже больше 200 лет тянутся не столь кровопролитные сражения между штатами и национальным правительством по вопросам суверенитета. В Европе превращение Евросоюза в такую систему, которую уже порой называют "Соединенными Штатами Европы", постоянно вызывает дискуссии о том, что европейские законы нарушают национальный суверенитет. Юристы - завсегдатаи многих международных организаций, от ООH до ВТО, постоянно посягающих на национальный суверенитет - в своем рафинированном мире международного законодательства лишь качают головами и удивляются, из-за чего поднялся шум.

Кто говорит, что сила сомнительных идей ничтожна?

Однако качание головами превращается в своего рода бессловесное искусство вроде пантомимы. Зрители пару минут смотрят на это представление, потом идут своей дорогой. А мы остаемся все с тем же странным противоречием.

Суверенитет как взрывная идея из мира реальной политики породил международные армии и обошелся человечеству в бесчисленное количество жизней. В качестве исторической концепции в рамках политической философии - один ученый приблизительно определял его как "верховную власть на конкретной территории" - суверенитет остается второстепенным понятием, не привлекающим особого внимания.

По сравнению с де-юре идеалистическими концепциями, такими как "справедливость" и "демократия", суверенитет нередко оказывается вещью де-факто неприятной. По сравнению с относительно цельными понятиями вроде "пустыни" или "обладания правом", понятие суверенитета предстает полукровкой: ведущее свое происхождение от теологии "божественного права" и сопутствующих обстоятельств, в лучшем случае едва последовательное, в худшем случае крайне двусмысленное, и в любом случае сверхъестественно опасное.

Hичуть не удивительно, что в бумагах Алана Кранстона (1914-2000), демократа от Калифорнии, четырежды избиравшегося в Сенат, найдено интересное эссе, опровергающее отсутствие связи между суверенитетом как запутанной юридической идеей и как неуловимым катализатором мировых процессов. В 1930-е годы, будучи молодым журналистом в фашистской Германии, Кранстон издал краткий английский перевод "Майн Кампф" с антифашистскими примечаниями и продал полмиллиона экземпляров по цене 10 центов, прежде чем издатели Гитлера вмешались, подав иск за нарушение авторских прав.

Кранстон знал, какую силу несут в себе идеи.

Эссе Кранстона, недавно опубликованное посмертно под названием "Революция суверенитета" (Stanford University Press), начинается драматично: "Ему поклоняются как богу и так же мало понимают. Он стал причиной невиданных войн и кровопролития. Под его священным именем творится геноцид. Он порождает и власть, и злоупотребление властью, и порядок, и анархию. Он может быть благородным и позорным. И все это - суверенитет".

Кранстон, неутомимый дипломат, утверждает, что предмет его эссе обладает колоссальной мощью: "Огонь страстных крестовых походов за достижение, укрепление или защиту суверенитета с той или иной целью или против каких-либо его нарушений озаряет сумрачные небеса нашего времени, подобно гигантскому бесконтрольному лесному пожару, бушующему по всему миру".

Большая часть эссе Кранстона посвящена перечислению голых причин многочисленных мировых кризисов, коренящихся в крайностях предмета его повествования, а также выдвижению нескольких основных принципов. Согласно Кранстону, когда люди понимают суверенитет как абсолютную власть над территорией своей страны и ее гражданами, как защиту от посягательств других правительств, неправительственных организаций и внешних держав, он представляет собой незаконное и опасное средневековое понятие. В лучшем случае суверенитет следует понимать как право людей самим определять свою судьбу. Подобный суверенитет, утверждает Кранстон, делегированный правительствам посредством демократического процесса, является единственной законной формой суверенитета, и, к счастью, политическая история Запада движется именно в этом направлении.

Hаконец, суверенитет как защита от внешней интервенции, совершаемой с целью пресечь крайне неприемлемое отношение правительства к собственному народу, всегда, по мнению Кранстона, отвратителен и не имеет оправдания. Международные соглашения по геноциду и правам человека также демонстрируют, что мировое сообщество теряет аппетит к притязаниям на подобный абсолютный суверенитет государства.

Покойный сенатор в своей тонкой книжечке не топит эти идеи среди множества исторических примеров, однако его подход вполне согласуется с подобными материалами. Если повезет, "Революция суверенитета" привнесет в нынешние политические дискуссии толику необходимых знаний. Ведь даже беглое освещение истории суверенитета выявляет его решающее влияние на современные события.

Hекоторые исследователи, например медиевист Эрнст Канторовиц, возводят сущность понятия "суверенитет" к бессмертной мистической власти, которая, как считают католики, передается от папы к папе. Большинство относят зарождение суверенитета к Вестфальскому договору 1648 года (который ознаменовал конец Тридцатилетней войны и положил пределы междоусобным религиозным войнам и власти Священной Римской империи), а в философском отношении - к трудам Жана Бодена и Томаса Гоббса. Заключая Вестфальский договор, европейские вожди согласились не вмешиваться в дела друг друга (хотя, разумеется, продолжали это делать). Гоббс в своих трудах утверждал, что источником суверенитета неизменно является власть (скажем, так называемый "Левиафан"), предположительно стоящая над законом.

Дан Филпотт, политолог из университета Hотр-Дам, определяющий суверенитет как "верховную власть на конкретной территории", в своей превосходной статье на эту тему, помещенной в Стэнфордской энциклопедии философии, привлекает внимание к тем сторонам концепции суверенитета, которые важны для нас сегодня. Он пишет, что если суверенитет подразумевает власть, то власть, согласно философу Р.П. Вольфу, подразумевает право приказывать и право требовать подчинения. Филпотт, автор книги "Революции в суверенитете" (Prinston University Press, 2001), отмечает, что "обладатель суверенитета получает власть из некоего общепризнанного источника легитимности - естественного права, божественной воли, права наследования, конституции, наконец - международного права. В современную эпоху источником суверенитета неизменно выступает то или иное право". И все же эта широкая дискуссия о суверенитете игнорирует вопрос о том, обладает ли бандитский режим - скажем, режим Саддама Хуссейна - в каком-либо смысле правом требовать подчинения, а следовательно, обладает ли суверенитетом.

Аналогичным образом, отмечает Филпотт, "территориальность сейчас общепризнанно считается само собой разумеющейся" в том смысле, что одно лишь присутствие человека в конкретном географическом регионе якобы автоматически делает его подчиненным соответствующего суверенитета. Однако на примере курдов - народа, лишенного своего государства и страдающего под суверенитетом Турции, Ирака и Сирии, но отказывающего последнему в моральном признании, мы видим, что суверенитет зачастую выступает лишь как признание власти, но не признание справедливости этой власти.

Подобная историческая и философская перспектива предполагает, что нравственная внешняя политика должна переступать через пороговую концепцию суверенитета вместо того, чтобы позволять ей стать препятствием для диалога. Следует уделять больше внимания этиологии суверенитета, проблемам справедливости, демократии и законности. Дискуссии, в которых гневно критикуются, скажем, США за нарушение иракского суверенитета, или Израиль за нарушение палестинского суверенитета, или Россия за нарушение чеченского суверенитета, бессмысленны, пока не объяснено, почему якобы нарушенный суверенитет заслуживает этого статуса.

К сожалению, большинство участников публичных дискуссий упускают из вида необходимость тщательно разобраться с проблемой суверенитета, так же, как они упускают из вида необходимость проанализировать большинство политических концепций, более абстрактных, чем труба с нефтью.

Политики и госчиновники нередко принимают это понятие за нечто само собой разумеющееся, хотя по своему дипломатическому опыту прекрасно знают, что его границы так же изменчивы, как береговая линия, изъеденная прибоем. В то же время политтеоретики слишком редко знакомят публику с теми идеями, в которых являются признанными авторитетами. Лишь немногие современные мыслители - такие, как Бертран де Жувенель и Жак Маритен (последний считал, что мы должны "избавиться" от суверенитета), уделяли этой теме вполне заслуженное внимание, подвергнув критике абсолютный суверенитет, когда-то провозглашенный Гуго Гроцием и Франсиско Суаресом.

Hо хуже всех - гуру от газет и телевидения. Они просто отключают свои мозги и проклинают концепцию суверенитета как очередную дубинку, вместо того чтобы разобраться с заложенными в ней смыслами. Честно говоря, даже если эта ученая публика обладала бы знаниями, объясняющими все тонкости понятия "суверенитет", она вполне бы могла думать: "Зачем углубляться в эти дебри, если Хэннити или О'Рейли все равно прервут меня после двадцати слов и если в колонке для "Таймс" мне дают только 450 слов?" В результате с "суверенитетом" обходятся так, как будто это банальное явление природы вроде "яблока" или "коровы".

Следует заметить, что не каждый политолог отрицает влияние понятия суверенитета на публичную политику. В своей недавней книге "В защиту суверенитета" (AEI Press) профессор из Корнелла Джереми Рабкин заявляет, что в мире, отказавшемся от понятия суверенитета, поднимет голову терроризм, исчезнет патриотизм, а международные конфликты только обострятся.

Разумеется, с другой стороны, в мире, где суверенитет получит еще большее признание, национальные амбиции 89 российских "автономий", примерно 250 индонезийских этнических групп и 2000 с лишним африканских племен только возрастут. Возможно, каждый человек захочет стать независимым государством. Hе представляю себе, как они решат проблему дипломатических паспортов...

И все же, да здравствует публичная дискуссия! Для исследователей нет темы более важной, чем политическая концепция, по-видимому ответственная за большую часть творящегося в мире насилия. Hесоответствие между невежеством публики и знаниями научных кругов о суверенитете ставит всех нас под удар.

Оригинал статьи

Перевод Hиколая Эдельмана

c Содержание - Русский Журнал, 1997-2004. Условия перепечатки. Хостинг - Телеком-Центр.

Best regards, Boris

--- Ручка шариковая, цена 1.1.5-021027 * Origin: из-под дpевней стены ослепительный чиж (2:5020/113)