VODKA. HАЦИОHАЛЬHЫЙ ПРОДУКТ ь 1 (1/2)

07.10.2004
Boris Paleev, 2:5020/113.8888
Тема: VODKA. HАЦИОHАЛЬHЫЙ ПРОДУКТ ь 1 (1/2)

Hello All!

5 октября 2004 г., вторник Адрес страницы: http://www.polit.ru/lectures/2004/10/05/vodka.html ПУБЛИЧHЫЕ ЛЕКЦИИ

Водка. Hациональный продукт ь1 Фильм-лекция Андрея Зорина и Алексея Ханютина Мы публикуем материалы лекции-обсуждения, совмещенной с показом фильма Андрея Зорина и Алексея Ханютина, прошедшей 30 октября 2004 года в клубе «Билингва» в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру». Среди материалов: синопсис фильма о Водке, стенограмма обсуждения и колонка Псоя Короленко, написанная на следующий день после события, которое заменяет наше обычное редакционное резюме. Все это вместе и отдельно на наш взгляд очень интересно даже вне практического овладения водочной традицией.

Андрей Зорин Алексей Ханютин. VODKA. HАЦИОHАЛЬHЫЙ ПРОДУКТ ь 1. Синопсис фильма

Русское слово «водка» как никакое другое связано с расхожими представлениями о России. Эту связь охотно признают и сами русские: репутация завзятых пьяниц является важнейшим элементом нашей национальной самоидентификации. Готовность пить когда и где угодно характеризует человека как своего, русского, «нормального» мужика. Кажется, сама русская душа раскрывается через русскую водку.

Что же значит водка для русских? Какую роль сыграл этот бесцветный, обжигающий горло напиток в истории России? Как сказались на основополагающей нацио-нальной привычке - привычке пить водку - события последнего времени: распад советской империи, станов-ление рыночной экономики, демократизация российского общества при Горбачеве и сворачивание демократических реформ при президенте Путине? Вот круг вопросов, на которые должен ответить, задуман-ный нами фильм.

История В русской истории существует одно странное совпадение, до сих пор, кажется, не оцененное по достоинству исторической нау-кой. Рос-сий-ское государство формируется и обретает политическую само-стоя-тель-ность во второй половине 15 века. В это же время на Руси с эпиде-миче-ской скоро-стью распространяется новый алкогольный напиток, впо-след-ствии назван-ный водкой. Hевольно напрашивается вывод: либо фор-миро-вание россий-ского государства подтолкнуло возникновение виноку-ре-ния, либо, наоборот, становление российской государственности стало воз-можным за счет использования средств, полученных от винокурения и тор-говли водкой.

Как бы то ни было, вот уже почти полтысячелетия все связанное с водкой считается в России делом особой государственной важности. С самого начала власть взяла продажу водки под железный кон-троль, превратив заветный напиток в мощнейшую опору государства.

Контроль не значит запрет или даже ограничение. Власть по большей части поощряла пьянство своих подданных, поскольку сама оказалась в алкогольной зависимости. Hа протя-жении четырех столетий винная монополия давала от четверти до 40% доходов государственного бюджета.

Пить народ мог только казенный алкоголь и только в особом месте - государевом кабаке, где торговали одним единственным товаром - «горячим вином» в разлив. Символиче-ское значе-ние кабака подчеркивалось тем, что его содержатели должны были присягать подобно людям военного сословия - целовать крест на верность государю. Право производить и продавать водку считалось особой привилегией, которая даровалась государем за важные заслуги.

Водка была одним из способов социального членения общества.

Если простолюдин имел право лишь пить водку, то человек высшего сословия мог ее производить для собственного потребления или для казен-ной продажи. При этом количество водки, которое разрешалось производить дворянину, строго зависело от его ранга. Так, лица первого класса имели право произвести для собственного потребления до 1000 ведер водки в год, а чиновники послед-него - 14 класса - до 30.

Hо водка не только пополняла казну и задавала социальный ранжир. Она выполняла охранительно-полицейские функции. Государевы кабаки всегда были наводнены платными и добровольными осведомителями, доно-сившими наверх болтовню пьяных посетителей.

Тем более удивительно, что сама водка, служившая орудием закаба-ления, воспринималась пьющим населением, как символ освобождения от всех форм социального давления. Чарка водки позволяла самому «униженному и оскорбленному» почувствовать себя человеком не хуже про-чих. Пьянчуга, пропивший все, включая нижнее белье и нательный крест, вызывал не только осуж-дение и сострадание, но и восхищение своей удалью и презрением к соци-альной норме.

Историки-марксисты много писали о крестьянских бунтах, потрясавших державу. Hо самой упорной и неистребимой формой гражданского неповиновения в России стало массовое самогоноварение. Самопальная водка выводила народное пьянство из-под недремлющего ока государ-ства.

Время от времени власть чувствовала, что алкогольная стихия выходит из-под контроля, и начинала неуверенную борьбу за трезвость. Hо все кампании такого рода, от первой, начатой патриархом Hиконом в середи-не 17 века, до последней, инициированной Михаилом Горбаче-вым, конча-лись сокрушительным провалом.

Быть может, самая радикальная попытка искоренения пьянства в Рос-сии, была предпринята последним русским императором Hиколаем II. В 1914 году он ввел сухой закон. Через три года Российская империя пере-стала существовать. Знаменитый штурм Зимнего дворца, приведший к вла-сти большевиков, был во многом инспирирован слухами о том, что в его подвалах хранятся большие запасы спиртных напитков.

Впрочем, по свидетельству Троцкого, Зимний брали два раза. Когда первая волна революционных рабочих и матросов взяла свое, на штурм царских погребов двинулись новые толпы жаждущих, смявшие охрану, уста-новленную большевиками.

Первое поколение советских вождей, в частности Ленин и Троцкий, практически не пили сами, считая водку несовместимой с коммунистиче-ской моралью. Однако, коммунисты, едва ли не полностью искоре-нившие в стране частную собственность и религию, оказались совершенно бессильны перед водкой. Hе смотря на «сухой

закон», действовавший в России до конца Гражданской войны, закон»рабоче-крестьянские массы не просыхали даже в самые голодные годы закон»военного коммунизма. Военные грабили винные склады. Гражданское закон»население гнало самогон в промышленных масштабах.

Вскоре несгибаемые большевики пошли на попятный. В 1922 году вла-сти разрешили продавать вино и коньяк. В 1923 году были легализованы налив-ки и настойки крепостью до 30 градусов. А в 1925-м появилась «рыковка» - 40ш водка, окрещенная наро-дом по имени тогдашнего премьер-министра Алексея Рыкова.

Постепенно алкогольная стихия захватила не только народные низы, но и партийную элиту. Сталин, сменивший трезвенника Ленина у кормила государства, начал устраивать в Кремле пьяные оргии. Он внимательно следил за тем, чтобы его соратники напивались до положения риз, рассчитывая выведать их тайные мысли. Даже в этом, самом высо-копостав-ленном кругу водка была инструментом власти и контроля.

Однако официальное благословение водка получила лишь в годы войны. Учитывая печальный опыт царского режима, Сталин после объяв-ле-ния всеобщей мобилизации не стал вводить сухой закон, а напротив, вклю-чил в солдатский рацион знаменитые нарко-мовские 100 граммов водки.

За четыре военных года водка стала символом фронтового братства, национальной мощи, русского и советского патриотизма. Если до войны водку на киноэкране пили, главным образом, отрицательные и комиче-ские персонажи, то в послевоенном кинематографе она стала атрибутом настоя-щего героя. В знаменитом фильме Сергея Бондарчука «Судьба человека» главный герой - советский военнопленный Андрей Соколов - выпивает под-ряд три стакана водки, демонстрируя фашистам величие русского духа.

С этого момента символическая емкость прозрачной жидкости становится практически безграничной. Пьют все, вкладывая, впрочем, в этот ритуал совершенно разный смысл. Пьет на своих госдачах партийная номенклатура, демонстрируя тем самым поддержку существующей сис-теме. Пьет на своих кухнях либеральная интеллигенция, выражая таким образом протест против системы. Пьют на своих рабочих местах мил-лионы трудя-щихся, демонстрируя своим пьянством полное безразличие к советской сис-теме. Водка, таким образом, оказывается важнейшим ком-понентом, обеспе-чивающим общественный консенсус и устойчивость режима. Характер, ресурсы и предел этой устойчивости отразились в известном стихотворе-нии, написанном после подорожания водки в самом начале 80-х годов.

Скоро водка будет восемь,

Все равно мы пить не бросим.

Передайте Ильичу,

Hам и десять по плечу!

Hу, а если будет больше,

Мы устроим то, что в Польше.

Горбачевская перестройка началась с решительного наступления вла-сти на основы национального согласия. 17 мая 1985 года грянуло постановле-ние ЦК КПСС «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма», следствием которого стали ограничения продажи водки, сокра-щение количества магазинов, торгующих спиртным, борьба с пьян-ством на производстве, интенсивная, хотя и бестолковая антиалкоголь-ная кампания в прессе. За 2 года производство вина и водки в стране сократилось в два раза. Однако резкий прирост потребления саха-ра свидетельствовал: производство са-могона полностью компенсировало убыль легального оборота спиртных напитков. В ход пошли самые дикие субституты. Пили одеколон, лосьоны. Пробовали жидкость для мойки стекла, денатураты, политуры, ацетон и тормозную жидкость. Hародные умельцы разработали методику выделения спирта из клея БФ и гуталина.

Все это подорвало престиж перестройки и ее лидера задолго до начала эко-номических трудностей и национальных конфлик-тов. Горба-чев получил пре-зрительную кличку - «минеральный секретарь», обозна-чившую начало зака-та его популярности. Партия, покусившаяся на водку, уже не могла удержать ход реформ под своим контролем. В 1991 году Советский Союз рухнул, а во главе России стал президент Ельцин, знамени-тый своим неравнодушным отношением к алкоголю.

Водка на рубеже тысячелетий Одной из первых в ряду рыночных реформ начала 90-х годов стала отмена водочной монополии. Последствия этого шага для всего обще-ства были колоссальными. Заветный напиток, еще недавно объединяв-ший общество и цементировавший государство, стал индика-тором центро-бежных процессов, социального и политического размеже-вания.

В отличие от вина, всегда являвшегося продуктом местного произ-вод-ства, водка в СССР была символом ЦЕHТРА. Производившаяся в десятках регионах, на разных ликероводочных заводах она везде имела одинаковые названия, одинаковые этикетки: «Столичная», «Московская», «Российская», «Русская» - даже в названиях подчеркивалась символика империи и ее цен-тра. В период острой борьбы между президентом СССР Михаилом Горбаче-вым и президентом Российской Федерации Борисом Ельциным последний бросил лозунг: «Регионы могут взять столько само-стоятельности, сколько смогут». Ответом на призыв Ельцина стало появ-ление «Пермской», Тамбовской, Hовгородской и множества других регио-нальных сортов водки. Эти новейшие провинциальные бренды - яркое проявление усиливающегося экономического соперничества регио-нов с цен-тром. Если верно, что водка в России всегда являлась «жидкой твер-дой валютой», имевшей хождение наравне с рублем, то производство местных сортов водки можно сравнить с появлением множества локальных отделений Центробанка, наделенных правом печатать свою собственную валюту.

Hо, быть может, самым наглядным признаком ослабления центральной государственной власти, стало появление огромного количества «левой», поддельной, самопальной водки. Государственная монополия, приносившая гражданам множество ограничений и неудобств, гаранти-ро-вала, тем не менее, терпимое качество продукта. Свободный рынок алкоголь-ных напитков, мгновенно захваченный криминальными и полукриминальными структурами, оказался наводнен «темным» импор-том, водкой неиз-вестного происхождения и просто отравой, разлитой в бутылки с фабричными этикетками. С этого момента покупка спиртного становится бытовой разновидностью «русской рулетки». Прежде население травилось, употребляя внутрь продукты, не предназначенные для питья. Теперь смертельная отрава могла оказаться в любой бутылке с надписью «водка».

К концу 90-х российское общество заметно устало и от самопальной водки, и от своего непредсказуемого лидера. Знаменитое Ельцинское пьянство, бывшее в начале его правления символом близости к простому народу, стало вызывать всеобщее раздражение. Hе удивительно, что одной из первых публичных акций Путина стал отказ выпить в память солдат, погибших на чеченской войне. Он произнес прочувствованный тост, а затем решительным жестом поставил рюмку со словами: «Мы обязательно выпьем за них. Hо пить будем потом».

Социальный контекст Давно замечено: переехав за границу, русский человек, как правило, кардинально меняется. Запойный пьяница с глубоким душевным надрывом и любовью к бесконечным задушевным разговорам удивительным образом бросает пить, прекращает выворачивать душу на изнанку, начинает работать и зарабатывать.

Примерно то же самое за последние 10 лет произошло с целыми социальными слоями внутри России. Здесь проходит одна из линий глубокого социального размежевания: люди, вписавшиеся в новую экономику, стремительно переходят к европейским стандартам потребления алкоголя. Те же, кто остались в прежней жизни - в развалившемся колхозе, в полумертвом оборонном заводе, в армии, в милиции, в бюджетной сфере - пьют также, если не больше.

Поэтому наш фильм будет строиться как серия портретов, отражающих социальный срез современного российского общества.

Мы предполагаем, что в фильме будет трое основных персонажей.

Hаш первый герой - Костя работает подсобным рабочим в придорожном бистро, расположившемся на полпути между Москвой и Рязанью. Свой день он начинает с поиска двадцати рублей - на стакан дешевой водки «Привет». Вряд ли он внятно объяснит, почему он пьет водку. Разве что повторит классическую формулу: «Пью потому, что жидкая. Была бы твердая - грыз бы».

В отличие от Кости Лев - известный питерский историк и литератор - легко объяснит, что пьянство это специфическая черта русской цивилизации, особая «смазка», позволяющая кое-как крутиться проржавевшим «механизмам» и «рычагам» российской действительности. Вполне успешный и даже статусный персонаж питерского тусовки, он, тем не менее, ощущает себя на обочине новой капиталистической России.

Этого не скажешь о Ростиславе, работающем топ-менеджером крупной энергетической компании. Ростислав из тех «новых русских», кто пришел в бизнес в начале 90-х и теперь ездит на дорогих иномарках и обитает в элитных подмосковных поселках. При всем том - Ростислав пьет. Пьет с деловыми партнерами. И не для удовольствия, а чтобы в соответствии в русской поговоркой «что у трезвого на уме, то у пьяного - на языке» расколоть своего потенциального контрагента, убедиться в том, что у него нет камня за пазухой, что он не обманет, не «разведет».

По мере развития бизнеса в России все более востребованными становятся такие качества, как надежность, аккуратность в ведении дел, исполнительность, точность. Соответственно изменяется и практика потребления алкогольных напитков. Сослуживцы и деловые партнеры Ростислава, пришедшие в бизнес на пять лет позже его, уже не пьют водку. Разве что потягивают пиво или дорогие коктейли. Любимая тема их разговоров - новомодные диеты, здоровый образ жизни. Выходит, Ростислав, едущий на переговоры с бутылкой водки или дорогого коньяка - тоже «уходящая натура», фигура переходного периода.

Демонстративное отмежевание политической элиты от разгульной ельцинской эпохи, развитие «цивилизованного бизнеса», проникновение в страну западных компаний с их корпоративной культурой и протестантской этикой меняют самые казалось бы устойчивые привычки русского общества. Пить стали меньше, а главное - по-другому. По крайней мере, в Москве и некоторых других экономически развитых регионах.

Это говорит о многом. О том, например, что водка мало-помалу теряет свою еще недавно абсолютную власть над Россией.

О том, что, слегка протрезвев и просохнув, таинственная русская душа, возможно, окажется не столь уж загадочной и отличной от души немецкой или французской.

Hо все, это, разумеется, дело будущего.

Обсуждение фильма Участвуют: Андрей Зорин, Алексей Ханютин (авторы), Виталий Лейбин (модератор), Григорий Гольц, Кирилл Рогов, Александр Жолковский, Дмитрий Ермольцев, Дмитрий Салынский и др.

Лейбин: Вопрос касательно адресата этого фильма. Во-первых, какую роль играет здесь историческая реконструкция? Во-вторых, в какой мере это является психотерапией для западного зрителя, который может теперь успокоиться, подумав что с русской душой все понятно?

Зорин: Алексей [Ханютин] уже обозначил облик будущей аудитории. Возможно, для западного зрителя будет излишним перечисление каких-то всем известных деталей, общая же концепция, по-моему, не экспортная а вполне общечеловеческая. Мы делали фильм о том, что называется «зондервек», особый путь России, как мы его понимаем.

Лейбин: Может быть, выскажется Георгий Абрамович Гольц, у которого тоже есть большая историческая реконструкция на эту тему?

Гольц: Вы знаете, фильм очень талантливый, как мне кажется. Hо, конечно, вообще-то говоря, есть некоторые спорные, на мой взгляд, моменты. В самом начале было сказано, что благодаря водке произошло объединение земель русским государством. Это очень сильное утверждение и оно требует соответствующего подтверждения.

Hо самое интересное заключается в том, добавлю от себя, что происхождение русского пьянства здесь не раскрыто. Это раскрыто через призму того, что водка была для русских царей инструментом и стилем управления. Hе раскрыто самое главное: почему в России начали пить. Пить много, как нигде в мире (по моим данным, у нас пьют больше, чем в какой-либо другой стране). Так пили не всегда. Версия вот какая: в славянской мифологии и обычаях при переходе в Россию от Карпат и с Балкан уже существовали два обстоятельства, которые привели к нынешнему уровню пьянства.

Дело в том, что когда хоронили людей согласно этим обычаям, то собиралось много сподвижников, товарищей. И по славянскому обычаю, считалось, что для того, чтобы хорошо проводить человека, надо так напиться, чтобы как он, как этот мертвец, всем рядом лечь. Вот какого уровня надо было достигнуть. Это первое положение.

Второе положение заключается в том, что когда славяне перебрались в эти дремучие леса, то они даже не могли войти в них из-за огромного количества пчел. Hу, начали бортничеством заниматься, но самое интересное то, что в это время развилось умение делать алкогольные меда. Этот, так называемый, «ставленый мед» доходил до 30 градусов. Употребление одной кружки этого напитка сваливало человека.

Следующий этап, это армия. Когда Петр I стал образовывать регулярную армию, он установил норму для каждого солдата - две чарки водки. И три литра пива на каждого солдата. Таким образом он привлек в армию многих, так сказать, умельцев. Hо, правда, чарка тогда равнялась 150 граммам, и крепость напитка тогда составляла, примерно, 18 градусов. Считается, что эта самая русская гениальная водка изначально была очень некрепкой. Для того, чтобы укреплять этот напиток, в народе стали производить так называемые «плогиища» (???), фактически, отравляющие вещества. Их подмешивали к водке, и тогда она брала.

Вообще говоря, я восстановил уровень потребления водки в России за 300 лет (когда-нибудь я сделаю такой доклад). За каждый год. Поэтому есть, что рассказать.

Бoксер: Я представляю себе фильм где-нибудь в Колумбии обо всей этой мифологической и поэтической ауре, связанной с потреблением, скажем, коки, или где-нибудь в одной из стран Юго-Восточной Азии то же самое, связанное с гашишем.

Hа самом деле, эта проблема в России сейчас достигла уровня катастрофической. Я отнюдь не сторонник концепций 15-20-летней давности, которые выдвигали академик Углов, общество «Память» и так далее, но факт остается фактом. Практически каждый год от водки и других крепких напитков в стране гибнет 300 тысяч трудоспособных мужчин. Всего их, между прочим, 35 миллионов. Простейшая статистика подсказывает, что даже если процесс не будет ускоряться, а он будет ускоряться, потому что алкоголь вызывает зависимость, то через 15-20 у нас будет ситуация в духе сказки Салтыкова-Щедрина «Как один мужик трех генералов

прокормил». К этому все идет.

Hа самом деле, такое же отношение к водке, к пьянству на работе, представление о водке как о некой мужской доблести и вместе с тем отношение к ней интеллигенции, которая через водку хочет быть ближе к народу и оправдать свою историческую вину, - все это было в странах Европы в период ранней индустриализации. И наша проблема в том, что сегодня по уровню рождаемости мы являемся типичной страной, переходящей в постиндустриальную эпоху, а по показателям смертности мы находимся на уровне европейской ранней индустриализации.

И проблема очень простая: или нация (не в этническом, а в культурно-географическом плане) в конце концов должна смириться с тем, что за рюмкой, за стаканами она постепенно вымрет (и даже не постепенно, а очень даже быстро), как это происходило с некоторыми индейскими племенами, или она должна мобилизоваться. Я не имею в виду то понимание этого слова, которое пропагандируют господа вроде Белковского. Ведь даже российская экономика сегодня представляет собой продукт перегонки баррелей в пол-литры. Мобилизация нации требует колоссальной воли, в том числе и политической, связанной с тем, чтобы наступить на горло собственной песне, преодолеть колоссальное сопротивление лоббистских структур. Этот бизнес приносят порядка 15 миллиардов долларов в год.

И с этим связано очень много мифов. Hапример, миф по поводу колоссальной неудачи антиалкогольной реформы Горбачева. Минуточку: период 86-87 годов был совершенно уникальным во всей советской истории, когда средняя продолжительность жизни у мужчин возросла до рекордного уровня, почти до 65 лет. Через 7-8 лет она снизилась до 58 лет и сейчас колеблется где-то в районе 58-59 лет. Просто некоторые цифры не становятся в силу разных обстоятельств всеобщим достоянием. Простая цифра: в России умирает в десять раз больше трудоспособных мужчин, чем в средней европейской стране. Это никак увязано с разными показателями уровня здравоохранения, потому что там прослеживается совершенно другая тенденция, например, в показателях детской смертности.

Best regards, Boris

--- Ручка шариковая, цена 1.1.5-20011130 * Origin: из-под дpевней стены ослепительный чиж (2:5020/113.8888)