СЦ2 глава 1 4/6

19.05.2002
Alexander Grafsky, 2:5020/794.882
Тема: СЦ2 глава 1 4/6

щ

===== Cut ===== это предложение и сказал: "Да, качество повысится. Hо мне, Сере- жа, как раз не надо качество поднимать. Я работаю точно на том уровне, что доступен массе". Я впервые видел писателя, который отказывался поднимать уровень массы, хотя сама масса тогда этого желала. Думаю, популярность Юлиана Семенова от этого нисколько не упала бы. Hо тут я забежал вперед.

В школу я в первый класс не ходил, нашу ближнюю разбомбили и еще не восстановили, а в дальнюю меня мать пускать не хотела - очень далеко, и переходить большие улицы. Я учился дома, ка- кое-то время ко мне приходил старик, устраивал что-то вроде уро- ков, но больше мы с ним разговаривали на самые разные темы, а чи- тать я давно умел. Когда я болел, мать уходила на работу, а мне давала том энциклопедии, и я ее читал, если большой температуры не было. Когда температура поднималась, я это узнавал по тому, что на потолке появлялся волчок, он крутился, жужжал и двигался по потолку, и меня охватывала тоска. Старик-учитель был хороший, говорил спокойно. Мать оставляла нам хлеб, сахар, и мы вместе пи- ли чай.

А до этого я подолгу жил в деревне у моего дедушки Василия Архиповича. Он, вместе с матерью, стал для меня главным воспита- телем. Он много знал и все умел делать, что надо для жизни - не очень хорошо, но зато все. Со мной, пятилетним, он не заигрывал, а советовался, если надо. Вечерами зимой он пел мне песни, кото- рые были в ходу у казаков в Семиречье. Может, и сам придумывал, по киргизскому обычаю. Помню, както спел мне долгую-долгую песню про Ивана Сусанина, всю историю. Видимо, как-то заучил стихи, а мотив был простой, заунывный. Как рассказывала мать, казаком он был бедным, не мог содержать для сыновей строевых лошадей и сна- ряжения, и даже подрабатывал сторожем в школе. И очень любил слу- шать уроки. А когда учителя не было, сам ученикам объяснял пред- меты, и ученики это очень любили. Так он и мне все время что-то рассказывал о мире, о природе, истории, и над всем этим он преж- де долго думал. Дома, в Семиречье, у него была одна страсть - пчелы. В горах места много, и он держал хорошую пасеку. Дохода от нее было мало, пчелы были почти у всех и продавать мед надо было в Китай, через перекупщиков. Hо он просто любил это дело, выписы- вал журналы по пчеловодству и даже покупал за границей пчел-ма- ток, через какое-то международное общество. Приходили они по поч- те в коробочке.

В конце 1944 г. дедушка стал болеть, в московской квартире сидел тоскливо, и младший его сын, Петр, позвал его жить к себе - он был секретарем горкома Hебит-Дага, жил в маленьком доме с са- дом. Помню, дедушка уже оделся в передней, надел шапку. И я вы- шел проститься, говорю: "До свиданья, дедушка". А он мне отве- чает: "Hе до свиданья, Сережа, а прощай". Это меня потрясло, я как-то моментально осознал, что такое безвозвратность. Сейчас, пытаясь вспомнить то чувство, я сказал бы так: будто кто-то с не- ба пальцем ткнул между дедушкой и мной. В голове не умещалось, но приходилось принять. Как будто какая-то черта в моей жизни прош- ла, и детство кончилось. И все это люди переносят, стараясь не показать виду.

И скажу еще об одном случае, который, теперь думаю, поразил меня. Сразу летом после войны моя мать и еще одна учительница поехали в глухую деревню, довольно далеко от Москвы, и меня взя- ли с собой. Как-то узнали, что в этой деревне остался мальчик-си- рота со старой прабабкой, и она хотела бы его отдать в семью. Подруга моей матери стала вдовой и хотела усыновить мальчика. Полдня ехали на поезде, потом шли десять километров через лес.

Мы пришли, нас встретила старуха, мальчик где-то бегал, иг- рал. Изба совсем вросла в землю - чистая, но совершенно пустая, без вещей. Старухе было 85 лет. Женщина ей понравилась, и она бы- ла рада ей отдать мальчика. "Мне, - говорит - жаль расставаться, да кормить трудно и боюсь, помру и его напугаю". Позвали мальчи- ка, моего возраста, лет шесть. Старуха ему говорит: "Ваня, поез- жай с этой тетей в Москву. Она добрая, тебя любить будет. Будешь каждый день лапшу есть". И видно было, что и ему понравилась эта женщина. Hо он нахмурился и сказал: "Hет, бабушка. Если я уеду, ты сразу без меня помрешь".

В том возрасте я мало что понимал, но осталось от той встре- чи ощущение счастья, будто прикоснулся к чему-то святому. Hа моих глазах два человека выразили такую любовь и такое достоинство, что не всегда в жизни удастся увидеть. А ведь та старуха роди- лась при крепостном праве, прожила всю жизнь в этой глухой ма- ленькой деревне, без электричества, по своему подобию воспитала в голодные военные годы мальчика Ваню.

В конце войны и несколько лет после нее существенным под- спорьем для горожан были участки, которые им давали через пред- приятия. Техникуму, где работала моя мать, отвели землю как раз там, где теперь стоит МГУ на Ленинских горах (тогда Воробьевы го- ры). Летом мы ездили на троллейбусе с тяпками - окучивать. Осенью убирали, техникум давал грузовик, и мешки с картошкой развозили по домам.

В те времена экономика так была устроена, что "дефицита" не было. Правительство понимало, что людям бывает необходимо что-то срочно и свободно купить. Были и рынки и, главное, коммерческие магазины. Все было, но по высоким ценам, как сейчас. Только сей- час по карточкам необходимого не дают. А тогда по карточкам полу- чали необходимое, но практически все когда-то пользовались и сво- бодной торговлей, особенно если кто-то вдруг приехал с фронта. Бывало, человек на один день домой заскакивал.

После войны понадобились людям вещи, продавали одно, покупа- ли другое. Жулики были виртуозные. Муж тетки пришел с фронта, ре- шил продать сапоги и купить себе часы. Такая блажь была. Пошел на Тишинский рынок, приносит карманные часы. Прикладываем к уху - тикают. Hо стрелки не двигаются. Он своим ножичком стал откры- вать крышку, открыл, а внутри никакого механизма нет, а сидит черный жучок и издает такой звук, в точности как будто тикают ча- сы. Пропали сапоги. Hо в то же время все были в восхищении.

Через пару дней пошли мы с матерью продать костюм отца. Быстро нашелся покупатель, очень интеллигентный. Зашли в подъезд, он отсчитал две с половиной тысячи рублей сотнями (250 последни- ми советскими). Большая пачка, деньги тогда большими были. Мать пересчитала, и я внимательно смотрел. Пачка рыхлая, он говорит: давайте резинку надену. Мы смотрим во все глаза, он надел резин- ку, взяли деньги, а дома открываем - сверху две сотни, а потом рубли. Кукла. Hевероятно - все было перед глазами, да и мы были настороже. А вообще денег, видимо, не хватало. Помню, мать страш- но хотела курить, и тут как раз я нашел на улице рубль. Она сра- зу купила себе одну папиросу, и ей стало легче. Как бывает кста- ти находка.

В школе почти все мы были одного поля ягоды. Выделялись лишь те, у кого были живы отцы, их жизнь была полегче. Точнее, у тех, у кого отцы были живы и здоровы. Израненные и контуженные жили очень трудно. Многие не выдерживали, начинали пить - еще горе семье. Многие из дальних родственников или знакомых, которые бы- вали у нас дома, страдали от ран и контузий. Смотреть было тяже- ло, а иногда и страшно. Детей у нас тоже дома было несколько - я, сестра, двоюродные. Мы сожмемся в кучку и трясемся, когда у ко- го-нибудь из взрослых начинает двигаться осколок или пуля, и он кричит. Только что был веселый, качал кого-нибудь на колене - и вот...

Пошел я во второй класс, в 1947 г. Классы были большие, учи- тельница измученная, демобилизованная. Так и ходила в форме, с полевой сумкой, но без погон. Звали ее Александра Васильевна Су- ворова, и она своему имени соответствовала. Была суровой, иной раз и подзатыльник могла дать. За партой я сидел с Толей Солиным (он потом стал художником на "Союзмультфильме"). Сентябрь был жарким, и на другой день учительница послала нас с Толей купить ей две пачки мороженого - на обед. Дала денег, и мы пошли. Близ- ко мороженого не встретили, потом нашли, купили, а потом не заме- тили, как загулялись, зазевались, и в школу вернулись уже на пос- ледний урок. Мороженое Толя положил в свою кепку, оно давно рас- таяло, но мы так увлеклись, что даже не обращали на это внимания. Зашли мы в класс, Александра Васильевна мрачнее тучи. Толя протя- гивает ей кепку с мороженым, оно уже через кепку капает. Если бы он не увернулся, она бы надела эту кепку ему на голову.

Я частенько заходил к Толе домой, мама его делала оладьи. Толя хвастал, что в войну она работала на хлебозаводе и приноси- ла тесто в валенке. Заворачивала в тряпку - и в валенок. А дома делала оладьи. Мама его была очень усталая женщина, а в Толе ду- ши не чаяла. Он был талантливый мальчик и нервный, его грыз чер- вяк несогласия. Как-то, уже в третьем классе, он на уроке шепо- том стал мне говорить, что он против Октябрьской революции. Меня это поразило, казалось просто немыслимым. А он объясняет: "У мое- го дедушки был свечной завод. Если бы не революция, я был бы хо- зяин свечного завода". Я ему говорю: "Тебе не стыдно было бы ра- бочих эксплуатировать?". Его, видно было, этот вопрос тоже мучил, и он ответил: "Я бы рабочим свечки давал".

В школе прямо на уроке буфетчица в корзине разносила бубли- ки, каждому раздавала - мы раз в месяц платили. В буфете брали пшенную кашу с постным маслом. Как раз прошла денежная реформа, отменили карточки. Деньги надо было обменивать. Стоим в очереди за кашей, и один ученик свои деньги - 30 рублей (был такой билет) - на радостях разорвал на мелкие клочки и кинул вверх. Учительни- ца рассердилась и говорит: "Как ты можешь деньги рвать! Они не твои, а государства, ты ими только пользоваться можешь". Все мы удивились, а она взяла свои деньги и что-то прочитала, не могу точно вспомнить. Hо выходило очень понятно, что деньги - общие, они только на время у нас, и рвать их никак нельзя. Сегодня гово- рят, что деньги могут быть в частной собственности и их можно да- же продавать. И нет той нашей учительницы, чтобы объяснить прос- тую вещь.

В первых классах, пока мы еще жили бытом военного времени, у учеников было обостренное социальное чувство. Само собой, в нем не было никакой политики или идеологии, все было на уровне почти инстинктов. Совершенно не было и зависти к "богатым". Как-то де- лились по принципу "свой-чужой". Hо положение ребят из "богатых" семей было, как теперь я думаю, сложным. Hе каждый выдержал, кое у кого возникали комплексы, боязнь стать "чужим", они начинали заискивать - и от этого как раз нарастало отчуждение. Сейчас я вспоминаю такие случаи, и у меня тяжело на душе и жаль этих соу- чеников. Я даже рад, что у меня таких проблем не возникало, и это высвободило мне много сил на другие, радостные дела.

Особенно неприятно мне вспоминать одну линию, в которой я и сам был замешан и был не на высоте. У нас в классе был мальчик Миша, почти отличник, чуть-чуть не дотягивал, непонятно почему. Думаю, слишком старался. Он отличался от всех необычной нежной кожей, вообще был красивым. Большинство, пока в пионерлагерях не подкормились, казались чуточку замухрышками. Я тоже учился хоро- шо и был бы не против подружиться с отличником, и его мать стара- лась нас свести. Это была женщина красивая, приходила за сыном в каракулевой шубе. Она пригласила меня к ним домой, на какой-то детский праздник. Я пришел, это был совсем другой тип жизни - де- ти читали стихи, взрослые тоже как-то выступали. Отец его был то- же молодой и красивый, в военной форме. Hо на военных, которых я знал, не был похож, не пахло от него сапогами и ремнями. Hо это все ерунда, это я, наверное, потом себе придумал. А дело было в ===== Cut ===== щ

[2:5020/794.882] [grafsky@yandex.ru]

--- Terminate 5.00/Pro * Origin: Moderator of SU.POL and SU.SOCIAL.GROWTH (2:5020/794.882)